Сафьяновая шкатулка - [101]

— Не знаю, сейчас увидим.

К их столику подошел мужчина лет сорока в черном, отлично сшитом костюме и, слегка поклонившись Юльке, обратился к Вадиму:

— Вы позволите, я приглашу вашу девушку на танец?

— Эту старую грешницу? — спросил Вадим.

Мужчина посмотрел на старую грешницу и кивнул:

— Можно?

— Конечно, только берегитесь, она вам вскружит голову на первой же минуте. Имею горький опыт.

— Чует мое сердце, не сносить мне головы! — рассмеялся мужчина и протянул руку Юльке, которая встала с видом приговоренной к смертной казни.

Откровенно говоря, Вадиму не очень хотелось, чтобы Юлька пошла танцевать с незнакомым мужчиной. Но ему любопытно было посмотреть на нее издали. И еще ему хотелось, чтобы на нее посмотрели другие, — щедрость, тоже продиктованная честолюбием (он это вполне сознавал). В сущности, он понимал, что это мальчишество, и мысленно посмеивался над собой: Юлька не была красавицей, и показать ее кому-либо из сидящих за этими столиками едва ли имело смысл, ее просто не заметят. А чистота, искренность, непосредственность, даже в том, как она молчит, разговаривает, ходит, смеется, — эти свойства Юльки, конечно, были не те, которые приковывают взгляды посторонних…

Вадим облокотился на столик, застеленный крахмальной скатертью, и, покуривая сигарету, наблюдал за нею. И первое, что бросилось ему в глаза, — это ее платье. Оно было слишком простенькое и, пожалуй, излишне строгое для ее возраста и никак не гармонировало с роскошной ресторанной обстановкой и вечерними туалетами людей за столиками. Вероятно, платье было сшито ее собственными руками. Завтра же надо будет купить ей приличное платье и все, что нужно к нему. Он мысленно представил себе, как она придет в ужас от его требования немедленно сходить в магазин, как потом покраснеет от скрытой радости и благодарности к нему… Вадим усмехнулся: глупо, конечно, но приятно; черт возьми… «Приятно…» — подумал он, на этот раз с усилием, пытаясь преодолеть что-то неприятное, что осело в нем, где-то на дне души, и исподволь вносило струйку горечи во все его ощущения…

_____

…Дверь открыла Люба и удивилась, увидев меня. Я не был в этом доме с тех пор, как ушел из него.

— Что же ты стоишь? — сказала Люба, отступая в глубь комнаты. — Входи. — Она смотрела на меня слегка настороженно, но не враждебно. Она никогда и ни на́ кого не смотрела враждебно. Одно лишь холодное спокойствие, которое сбивало с толку мужчин, особенно тех, кто вознамеривался приударить за нею. Сталкиваясь с ее ледяной невозмутимостью, они чувствовали себя в дураках, словно вместо двери толкнулись в зеркало, и быстро отступали. Меня это не радовало, так как я и сам частенько оказывался в положении тех мужчин, хотя и был ее мужем.

Она медлительным жестом запахнула на себе халат. Халат был новый и слегка топорщился на плечах. А вот прическа была все та же — высокая, модная и в то же время придававшая ее тонкому продолговатому лицу какую-то удивительную неповторимость. За два года совместной жизни с нею я так и не смог проникнуть в тайну ее причесок. Казалось бы, совсем незначительная завитушка, как бы случайно упавшая на лоб, — и прическа уже другая: модная и в то же время именно та, которая больше всего ей к лицу. Люба знала все тайны женского очарования, знала, что она привлекательна, но была слишком ровна и слишком разумна, чтобы вызывать у мужчин плотские чувства, хотя, как и всякой женщине, ей нравилось быть предметом восхищения мужчин. И мужчины восхищались ею, как восхищаются красивым пейзажем. Мне не раз приходило в голову, что, пожалуй, было бы неплохо, если бы она вдруг обозлилась на кого-нибудь, ну хотя бы на меня, и, потеряв свою обычную уравновешенность, разбила бы об пол графин, кувшин, статуэтку или накричала бы на меня, выругалась бы, черт возьми! Но ни разу такого не бывало. Однажды я не сдержался и сказал: «Знаешь, Люба, мне иногда кажется, что ты… чертовски удачная имитация женщины». Она даже на это не рассердилась.

— Я только на минутку, — сказал я, входя в комнату. — Посмотреть на Галку.

— Она сейчас спит. Но ты проходи.

— Я на нее издали, тихонечко.

Я на цыпочках прошел в соседнюю комнату. Девочка спала, раскрасневшаяся, раскинув руки на постельке. Я осторожно откинул марлевый полог. Девочка зачмокала губами, открыла бессмысленные ото сна глаза, затем повернулась на бок и опять заснула. Я достал из кармана гуттаперчевую куклу и положил рядом с нею.

— У нее и без того много кукол, — сказала Люба.

— Ничего, лишняя не помешает. — Я снова задернул полог, повернулся к Любе. — Ну, как вы живете, Люба?

Она спокойно пожала плечами, сказала неопределенно:

— Так себе, живем…

Официант накрыл на стол. Отличную сервировку венчала роскошная полураскрывшаяся роза в высокой хрустальной вазе. Когда официант, разлив вино по бокалам, ушел, в голову Вадиму неожиданно пришла озорная мысль: «Сейчас поманю ее пальцем. Любопытно, бросит ли она своего партнера посреди танца?» Он был почти уверен, что она бросит — во всяком случае, это было бы на нее похоже.

Он стал смотреть на Юльку, пытаясь привлечь ее внимание. Это не стоило ему особого труда: во время танца Юлька почти не сводила с него глаз. Улучив минуту, когда партнер оказался спиной к нему, Вадим слегка поднял руку и поиграл пальцами. Юлька немедленно выскользнула из объятий мужчины, кажется, даже не извинившись перед ним, и торопливо пошла к Вадиму, сияя глазами, в ярком свете люстр казавшимися неправдоподобно большими и лучистыми. Партнер растерянно потоптался на месте, затем смущенно развел руками и, улыбнувшись, пошел к их столику.