Сафари - [47]

— Можно ли добраться до этих кратеров?

— Никто из проводников не возьмется за это дело. Водить туда посторонних запрещено, и каждый, кто нарушит запрет, останется без работы. А жители окрестных деревень сами боятся подниматься туда. Про ядовитые газы им ничего не известно. Они уверены, что это дух, живущий под землей, убивает всякого, кто осмелится увидеть вход в его обитель. А вон и наш слон.

Гигантская слоновья туша была сплошь облеплена марабу и грифами, которые, перемазавшись в крови и остатках пищи, вывалившейся из разорванного живота, насыщались с остервенелой жадностью. Наше приближение почти не потревожило участников этого дикого пиршества. Лишь две гиены вылезли откуда-то из-под птиц, а может быть, и из слона, отбежали на несколько шагов, оскалили зубы и попытались ощетиниться. Но у них ничего не получилось: шерсть была мокрая, прилипла к впалым бокам и не хотела становиться дыбом. Хищницы несколько минут постояли, а потом вдруг бросились обратно, в самую гущу птиц.

Гиены насыщались где-то внутри, так что их не было видно. А марабу и грифы, облепившие тушу снаружи, неистово дрались за каждый кусок мяса, хотя было его здесь больше чем достаточно. Эти пернатые пожиратели трупов никак не поймут, что практически не могут существовать друг без друга и поэтому им надо жить в мире. Отличные летуны, грифы обычно первыми, паря в поднебесье, находят падаль. Однако, если животное умерло своей смертью, а гиены и шакалы еще не растерзали его, грифы не могут сами добраться до мяса. Поэтому они ждут, а как утверждают некоторые охотники, даже наводят на свою находку марабу, которые здоровенными, словно топоры, клювами рассекают шкуру жертвы. Но, вскрыв тушу, марабу делаются беспомощными. Их клювы могут долбить, дырявить, буравить, но они не способны зацепить куски мяса и оторвать его. Это дело грифов. У них клюв словно крючок, он будто специально приспособлен для этой цели.

И вот тут-то, когда ожидаемый всеми кусок мяса отделен от туши, наступает конфликт, союзники делаются врагами. Марабу требуют дань за вскрытие туши, а грифы не хотят упускать изо рта лакомый кусок. Драки вспыхивают без конца, то на одном, то на другом конце слоновьего тела. Когда птицы уж особенно сквалыжничают и нарушают все нормы этикета, из распоротого брюха появляются гиены. Они хватают птиц за лапы и оттаскивают в сторону. Остальные взвиваются в воздух, но через несколько минут усаживаются обратно и в тишине вновь приступают к своим делам: марабу долбят, грифы отдирают, затем начинается свалка…

Недоступный лес Уганды

К югу от Касинги горный ландшафт Рувензори сменяется равниной. Все тропки заповедника выходят здесь на шоссе, которое одновременно служит и восточной границей парка Куин-Элизабет.

Крупные животные, главным образом слоны, то группами, то в одиночку стоят у обочины дороги, сонным взглядом провожая несущиеся на бешеной скорости машины. Изредка молодой самец, желая показать свою удаль, расставит огромные уши и устремится за автомобилем, догонит его и, довольный, остановится. «Нет, я не хочу делать ничего плохого. Я молод и только играю», — как бы говорит он, помахивая хоботом.

Тем не менее щиты на дорогах предупреждают: «Остерегайтесь диких животных», «Не выходите из машины, если на горизонте слон», «Буйвол — самый злой зверь».

Шоссе ведет в Кигези — самый дальний, юго-западный угол Уганды. Чтобы попасть в этот край, надо добраться до носящего по-руандийски длинное название селения Каньянабулимано, свернуть по одной из тропок, вьющихся у подножий зеленых холмов, и попасть на дорогу, проложенную через леса Бвинди и Рухуииджа — знаменитый Недоступный лес Уганды.

Наверное, потому что его территория давно объявлена заповедной, а вне ее активно орудует человек, лес начинается как-то сразу, вырубки и деревенские огороды вдруг сменяются сплошной темно-зеленой массой вековых деревьев. Дорога проложена здесь примерно по средней части склонов: сверху над насыпью нависает сплошная отвесная стена, покрытая мхами, лишайниками и спускающимися с деревьев лианами. А снизу к дороге подступает поистине первобытный, чужой, непреодолимый лес, от которого веет холодом и одиночеством.

Здесь растут гигантские деревья — могучие, высокие, с раскидистыми кронами, сплошь покрывающие длинные гряды гор. Лишь четыре самые большие вершины — Касотора, Руйагара, Киджумва и Нтендура — не дали лесу укрыть себя.

В эти дебри редко проникает солнце. Когда смотришь на них сверху, то кажется, что под тобой не лес, а подводное царство, какой-то призрачный мир, над которым едва колышется сине-зеленая пелена тумана. Но горные вершины иногда озаряются солнцем. Растительность там посветлее, краски поярче. Горы возвышаются над суровыми низинами, словно сказочные малахитовые острова из зеленого океана.

Где-то там, внизу, в центре зеленого царства, есть селения, в которых обитают пигмеи батва. Они сторонятся всего, что связано с цивилизацией. Живущие же по периферии леса земледельцы-баньяруанда избегают вступать в чужой и непонятный для них лес. Даже охотничьи племена банту — бакига и бахаву, — вооруженные копьями, луками и стрелами, держатся обычно лишь опушки Недоступного леса.