Саамские сказки - [29]

— Я постираю платье, а ты тем часом сломай мою паньгу, тогда ночью мы ляжем спать вместе. Смотри, уж близится темное время!

Тала отпустил ее, не связывал вожжой с колокольчиками. Тала стал над паньгой трудиться, а Разиайке принесла воды, в котел ее налила, огонь развела и начала воду кипятить. А сама схватила культалу и давай ею Талахкину душу откапывать. А культала сама землю роет, сама Талахкино яйцо добывает. На дне ямы Разиайке нашла заячий мех, яйцо лежало под углом дома. Только коснулась Разиайке яйца, как Талахке заохала и застонала. Сначала невесть куда побежала, потом поползла, затем и вовсе слегла — еле-еле дышит. То Разиайке ее яйцо жмет и теснит, Талову же душу она поглаживает и пригревает рукой. Тале на душе весело, а Талахке стонет:

— Ах, сынок, ох, сынок, я вовсе усталая, ты кого это в дом привел? Ты злую женку привел, не она ли мою душу нашла? Вовсе мне плохо стало. Ох-хо, помираю! Ах, конец мой пришел.

А Тала на такие слова Талахке сердится, не дает в обиду свою Разиайке, не дает матери рот раскрыть и все еще со своей паньгою возится.

— Я,— говорит,— свою любимую, милую привел, поспеваю как бы с нею песни петь, как бы поскорее с нею в постелю лечь, а ты мешаешь, ничего не делаешь, валяешься да еще жалуешься, что неможется тебе, и на женочку мою наговариваешь. Делать тебе нечего, вот что! — И он ухватился зубами за паньгу, дернул и зуб сломал. Паньга осталась цела и невредима.

Разиайке тем временем стиркой занималась, свое платье мыла, а сама в костер все больше дров подкидывала. Огонь пылает — самый сильный жар дает. Вода вот-вот закипит.

И забурлил крутой кипяток. Разиайке опустила в котел орлиное яйцо с душой Талы, а потом и душу Талахке начала парить. Тут-то и Тала заохал, завздыхал, ослабел, совсем занемог. Руками по стенам дома шарпает. Разиайке смотрит на яйца, смотрит на дом, а крыша-то так и ходит ходуном. Все суставы в доме расшатались, дымник из дырок вышел. Как Тала вздохнет, то весь дом поднимается и ширится, как Тала дух выпускает, то крыша дома опадает и очаг в нем гаснет и дымит.

— Ох, ох, ох! — доносится из дома. А Разиайке знай дров подбрасывает; котел заклокотал пузырями — яйца лопнули. В последний раз вздохнул Тала, и — дух вон... кончился Тала этот.

Тут и Рухтнас вернулся. В двери дома заглянул — Талахке жива. И велел Рухтнас брату своему Кавраю

(он посмелее был) убить эту бесполезную Талахке. Тала раньше помер, у него душа-то, вишь, не крепка была.

Рухтнас приказал созвать всех работников Талы. Он спросил у них:

— Хозяина у вас нет! Как вы будете жить?

— Мы не знаем, мы ничего не знаем! — ответили те подневольные души.

— Пусть ходят с нами, полно им у Талов маяться! — велел Рухтнас.

Все, что в амбарах у Талы было, все Рухтнас собрал, все увезли к себе и оленей угнали. Работники Таловы были рады жить у Рухтнаса.

И начал Рухтнас всех Талов выгонять эа море. С тех пор больше Талов не стало.

Разиайке по-прежнему правит порядок в своем чуме и песни поет травам, ягелю рост дает, и золотое веретенце в руках ее вертится. То она в сторону юга завьет его — олени по ветру на север потянутся, то завертит его на север — олени на юг поворачивают. А вокруг чума оленцы малые, пыжики, бегают и резвятся, играют и прыгают вокруг чума хозяюшки-матери их, Разиайке. То радость сердца ее, то ее песня:

Матерь-важенка деток пасет.

Матерь-важенка стадо ведет,

Матерь-важенка несмышленышей

Бережет.

Матерь-важенка спать повалится,

Да не спит она, все глядит она,

Не грозит ли где деткам маленьким

Вражья рать.

Вот и детки спят, и ребятки спят,

Ножки вытянув, лежат.

Солнце нежит их, пригревает их,

Детки малые спят, покоятся.

Только мать не спит.

Все кругом глядит,

Как мхи да травы растут,

Как ветры вольные несут

Березовых листочков дух,

И почек прель смолистую,

И сытный дух грибной,—

Несут из леса темного

По тундрам да по варакам.

И вновь встанет она —

Матерь-важенка,

И пойдет она, поведет она

Малых деток в кормные ягели.

А детки глупые,

Малютки пыжики,

Олешки безрогие —

Ушки черные.

Шкурки мягкие,

Ножки тонкие,—

Все идут за нею, бегут,

Хрустя своими копытцами.

Найдет матерь-важенка

Место кормное — тут останется.

Дети прыгают, дети кормятся,

Да на солнышке дети греются.

Ножки — вверх, ножки — вниз,

Рожки — стук, стук, стук!..

Разбежаться,

Лобик в лобик

Упереться,

Не сдаваться!

Разбежаться, пободаться...

Встать на дыбки!..

И опять

Матерь-важенка

Спать повалится.

И снова встанет она,

Пробудится она ото сна,

И пойдет она, поведет она,

Позовет, поманит деток маленьких

И найдет им ягельное

Место кормное

И пучек травы сытненькой,

Кустики с жирными почками,

Со сладкими корешочками.

И олешки малые,

Детки-пыжики,

Все играют, резвятся,

Рогами бренчат,

Норовят подраться.

И скачут и прыгают,

Копытцами стучат,

И бодаются рожками,

И кормные травушки щиплют,—

И идут и идут вслед ва матерью...

Разиайке-матери — благо! *

ТАЛА-ОЛЕНЩИК

Жили старик со старухой. И родился у них сын. Сын вырос и говорит отцу-матери:

— Я жениться хочу— Вы уже старенькие, я хочу сам хозяйством заниматься. Благословите или нет жениться?

Отец-мать благословили его.

Сын молодую взял, женился. Молодая бойкая оказалась женочка.

Настало время охоты на диких оленей. Вот собрались они всем домом, уложились в кережи и поехали. Старики позади, молодой с молодою впереди. Едут. Они по суземкам следы высматривают, диких оленей ищут.