Саамские сказки - [28]

Здесь рундук находится. На обрубе сосны — амбар серебряный, а в амбаре орел-птица живет. У того орла в утробе моя душа яйцом свернулась. Как достать яйцо, знаю только я. А ты говоришь — мою вожжу переступили! Переступай! Хоть пляши! Хэ-хэ...

— Ох, ох! — пуще прежнего болеет и охает Разиайке.— Ну,— говорит она,— значит моя болезнь потому, что через вожжу Талахке перешел плохой человек.

Талахке эти речи на смех подняла:

— Ха-ха, душа моя недалеко лежит, да глубоко, под угол дома закопана на сажень глубины! — и Талахке вышла из дома, на восточном углу его, топнула ногой.— Тут. Кому тут ходить?

Молода сидит, помалкивает, слушает да на ухо мотает. Пришла она в дом и легла на мех, на шкуры, отдохнуть.

Вот и работники из стада пришли. Им бы обогреться, холодным, подкормиться, голодным, а Тала их за дровами погнал,— на ночь-то глядя. Тех пастухов, которые дома дневали, он выгнал в стадо на всю ночь. Талахке сунула было каждому по куску мяса, но Тала накричал на нее и велел вернуть мясо, собакам выбросил, сказал:

— Будут жрать — волка упустят!

Так и ушли они, невеселые, подневольные.

Разиайке лежит, будто совсем расхворалась. Тала сам ей постелил, подушки взбил, одеялом укрыл и сказал ей:

— Отдыхай, молода, а потом будем спать!

Ночь прошла, работники в стадо ушли, другие из стада вернулись. Надо и Тале идти по хозяйству. Взял он палку, культалу, чтобы пастухов поколачивать, рукавицы и всякое, засобирался он, а молода его просит:

— Мне полегче стало, ты позволь-ко мне, Талушка, пойти ягоды собирать. Не бойся, я не убегу. Ты посади меня на вожжу и сбрую с колокольчиками накинь. Колокольчики будут бренчать, а Талахке знать, где я хожу...

Тала обиделся, никак молоду не хочет по ягоды отпустить. Однако Разиайке на своем настояла. Тала нарядил ее в сбрую с колокольчиками, вожжой опоясал, конец вожжи Талахке в руки отдал. Собрался и ушел к пастухам, к работникам своим.

Разиайке вожжу с колокольчиками развесила по камням да по кустикам, а сама побежала на мышиные земли, дальше далекого.

Ветер дует-подувает — вожжа мотается, колокольчики звенят, Талахке молодую стережет, а молодая уже давно убежала туда, где культала запрятана.

Достигла лодки на первом озере мышиной земли, тут мышиных хвостов нахватала, в карман напихала, они клубками свернулись, одну мышку на нос лодки посадила — поехала; другую мышку на нос второй лодки, другого малого озёра, посадила «. поехала; добралась до великого озера — тут большой карбас стоит, перевернутый вверх дном. Она глядь туда, глядь сюда — где культала ухоронена? А та карбас подпирает! Она ее ногой вышибла, схватила и давай карбас в озеро загонять. Карбас в воду сполз — она в него прыгнула и поплыла. Разиайке культалу крепко держит, из рук не выпускает.

Карбас в пеструшкину землю ткнулся — тут мышей-пеструшек полно. Эти мышки не даются, головками дерутся, не пускают. Она и этих мышей наловила, в карман напихала, на первую лодочку, на самый нос ее, одну пеструшку поставила. Поплыли. Через второе озеро так же перебралась — лодка в берег ткнулась. Побежала до великого озера, тут на берегу карбас лежит вверх животом. Она его культалой стукнула, в воду загнала, и карбас поплыл по большому озеру. Вот и царство мышек-побегушек. Они без ума, без совести ее грызли. Разиайке устояла, все выдержала. В пять раз пачканный лесок не заходили. Поскорее она всех мышей искупала, сама окунулась, всполоснулась, и дальше поехали. Вот и остров стал виден. Кругом, куда ни глянешь, вода, а на острове две великие сосны стоят, у третьей-то сосны макушка срублена, на земле валяется, сухая; тут и рундук железный. На обрубе сосны построен амбар чистого серебра. Разиайке по рундуку культалой стук — рундук рассыпался. Там топор лежит. Она топор схватила, сучья на сухой вершине обрубила, сушину эту к амбару приставила и по сучьям, как по лесенке, в амбар взобралась. Там по полу ходит орел, золотой цепью к амбару прикованный. Клюв раскрыл, зашипел, крыльями затрепыхал, на Разиайке ходом пошел; она ему в глотку всех мышей комками побросала. Орел напитался — закрыл глаз правый, зевнул, закрыл глаз левый, зевнул и заснул крепким сном. Он думал, что с ним шутки шутят, что это подружка Талы пришла, а Разиайке-то ему голову свернула, утробу рассекла, яйцо орлово добыла и запихала в карман. Тем же путем домой побежала. Все мыши, которые в лодках сидели по озерам, ее везли. К вечеру она была уже в доме Талы. Сбрую с колокольчиками надела, вожжу через плечо перекинула. Культалу у того угла спрятала, где Талахкина душа была зарыта. В дом вошла, все с себя скинула и на меха, на постели, легла отдохнуть. Устала.

Тут и Тала вернулся. Увидел Разиайке и говорит ей:

— А-а, молода, моя молодая пришла! Каково ягод собирала?— говорит ей Тала эти слова, а сам жалеет ее, что устала она, далеко ходивши! И он сам, своими руками, и кормил и поил ее. И вдруг заметил, что у нее подол платья озерным илом забрызган.

Он сказал ей:

— Не гоже в грязном платье быть... Скинь платье, женушка, скинь, я вымою сам, а то страшно будет со мною спать ложиться.

— Я сама себе платье постираю,— говорит ему Разиайке. И она попросила отпустить ее на двор да не обвязывать вожжой с колокольчиками.