Саалама, руси - [15]

Сомали. Район Джамаме. 07:00.

Как и обещал Муки, приехали в город около семи. Поселение, названия которого она не запомнила, поразило Ливанскую обилием народа. В отличие от их деревни, здесь жили сотни, а то и тысячи человек. И все это кипело, бурлило, клокотало. Местные уже вовсю начали торговлю, горячо споря и перекрикиваясь между собой. Почти одни только мужчины, они оживленно махали руками, существенно обогащая и без того жаркий процесс торга.

УАЗик влетел прямо на небольшую грязную площадь и с визгом остановился, распугав утренних торговцев, которые в ответ окатили водилу едкой бранью. На врачей поглядывали без особого интереса. Они были здесь если не частыми, то регулярными гостями. К тому же Муки, похоже, слыл завидным клиентом — к нему тут же кинулись, расталкивая друг друга, несколько торговцев, наперебой тараторя и норовя утащить к своей лавке.

Здесь не было саманных хижин, вместо них город состоял из маленьких бетонных коробок с рассохшимися дверьми и незастекленными окнами. От гвалта рыночной площади закладывало уши. Муки двигался вперед, расталкивая местных локтями, переговаривался, приценивался, щупал овощи и ругался с продавцами. А когда выбрал более или менее пригодную с его точки зрения лавку, то приступил к долгому азартному торгу, который скорее служил ритуалом, чем способом договориться о цене.

Покупка двух сеток невзрачных овощей заняла у него больше получаса. Ливанская уже нервно переминалась на затекших ногах, когда он наконец ударил по рукам с хитрого вида торговцем. Врач распахнул сумку и достал толстую, в шесть пальцев, пачку денег. Он сам ездил в Могадишо обменивать доллары на сомалийские шиллинги. На купюру в сто американских долларов можно было получить шестнадцать пачек. Банкноты были старые, рваные, в стопки собирались резинками, а то и скотчем, отчего деньги потом липли к рукам. Их даже не считали. Продавец определил сумму на глаз, пощупав толщину пачки и, видимо так же на глаз, собирался отсыпать товар.

Ничем особенным здесь не торговали: связки бананов, картошка, лук — это, как объяснил Муки, привозное, из Эфиопии. Смущали только грязные по локоть руки торговца, и тучами вьющиеся над овощами мухи.

Вскоре Ливанская поняла, откуда берется такое жуткое зловоние. Козлятина и верблюжатина — два единственных доступных здесь вида мяса — лежала прямо на земле, в мокрой от крови пыли. Здесь насекомых было еще больше. Они не слетали с торговцев, даже когда те жарко размахивали руками, ведя торг. Между двух здоровенных туш неуклюже ползал крошечный, еще слепой котенок и тыкался мордочкой в сырое мясо. Девушка так и прикипела к нему взглядом, не в силах оторваться, пока откуда-то из-под прилавка не выпрыгнула тощая, грязная, в бежевых подпалинах кошка и не утащила его, легко схватив за загривок. Муки состояние мяса нисколько не смутило. Он довольно окинул взглядом туши козлов, выбрал две наиболее, по его мнению, свежие и, расплатившись, велел торговцу отнести их в машину. Сам пошел следом — обещания, данные европейцам, здесь исполнялись через раз. Торговец мог донести туши, а мог и свернуть по дороге, и потом сделать честные глаза и сказать, что видит врача впервые в жизни. Интеллигентный доктор в тонких очках здесь своим не считался и почти приравнивался к белым европейцам.

— Пить хочешь? — Муки забросил заполненные овощами сумки в кузов и смахнул пот со лба.

— Было бы неплохо, — девушка усмехнулась. В хиджабе поверх формы и тугом платке на голове ей было намного жарче, чем мужчине, пот лился градом: — А что здесь можно попить?

— Сейчас сока купим.

Выжимали и разливали сок под грязным дощатым навесом, прикрытым цветными тряпками. Сам продавец смотрел на них зазывным взглядом бывалого бармена и элегантным, полным снобизма движением разливал свежевыжатый сок по кружкам, с ловкостью фокусника добавляя в них сиропы. За полдоллара наливали четыре громадные грязные кружки. Мужчине он подал стакан в руки, для женщины поставил на заляпанный сладкими потеками и сплошь покрытый мухами стол. Ливанская с сомнением посмотрела на Муки, но он бесстрашно отхлебнул из плохо отмытого стакана, и она тоже поднесла свой ко рту. После пары глотков дышать стало легче. Девушка втянула воздух полной грудью — сюда не доносилась вонь мясного ряда, зато легкий ветерок смешивался с едва уловимым ароматом специй, которыми торговали за углом. Он прилетал с каждым порывом, легкий, едва ощутимый, делающий воздух цветным и фактурным.

— Теперь можно и звонить, — Муки протер запылившиеся очки и снова водрузил их на нос. Ливанская почувствовала, как желудок неприятно сжался от волнения, и отставила недопитый стакан. Но вслух ничего не сказала, только согласно кивнула, и они вместе вышли с рыночной площади, свернув за угол.

Узкие кривые улочки разбегались от площади, как мелкая паутина. И были тихи и безлюдны. Только полуголые детишки играли там и пасли коз. При виде иностранцев они замерли, глядя с настороженным любопытством. Шедшая навстречу, замотанная в платки сомалийка опустила голову и поспешно свернула с дороги.

Выбранная Муки улочка оказалась торговой, о чем красноречиво возвещали рисунки на дверях и заборах. На одном была изображена загадочная геометрическая фигура, в которой, при некотором размышлении, узнавались штаны. А треугольник с двумя отростками по бокам, видимо, означал платье. Хозяин лавки напротив обладал большим талантом, или большим чувством юмора: его дом был старательно изрисован овцами, козлами и верблюдами, у которых было почему-то всего по две ноги, зато такие длинные, что они доставали от крыши почти до самой земли. Судя по тоскливому блеянию, раздающемуся из-за забора, хозяин не соврал и действительно торговал скотом.