С. Ю. Витте - [81]

Вообще Витте решительно выступал на защиту торгово-промышленных интересов России, как при заключении торговых договоров, так и при столкновении экономических интересов между Россией и иностранными государствами. В особенности он вел энергичную борьбу с Германией в 1892–1893 гг., в период таможенной войны и выработки проекта торгового соглашения. Тут для Витте не было мелочей, он входил во все подробности. Как человек умный, он понимал и знал, что всего знать не может. Поэтому старался уяснить себе, например, вопросы, относящиеся до красильной технологии: допрашивал, что такое антрацен и антрахинон и роль их в процессе производства или что такое биметалл. При постановке решения в спорных вопросах, возникавших в Берлине по разным статьям нашего общего таможенного тарифа, Витте почти всегда принимал заключение комиссии, образованной под моим председательством, при участии нескольких профессоров, в том числе Д. И. Менделеева, и представителей от некоторых департаментов Министерства финансов. В эту комиссию министр передавал все предположения, препровождавшиеся со специальными курьерами В. И. Тимирязевым, главою нашей делегации на берлинской конференции. Витте очень торопился с исходом этих переговоров и потому всегда охотно и без задержек принимал относящиеся к ним доклады.

Если Витте часто проявлял упорство и до известной степени принципиальность в защите государственных интересов от вмешательства высочайших и высоких особ, то, с другой стороны, бывал уступчив и податлив при удовлетворении просьб частных лиц, когда это облегчало проведение его планов или замыслов государственного или личного свойства. В особенности ему трудно было отказывать старым друзьям по Киеву и Одессе, которые, в свою очередь, оказали ему услуги собиранием фактов, сообщением важных для него слухов, разоблачением интриг и т. п. Впрочем, Витте иногда уклонялся от ратоборства с людьми высоких позиций, если того не требовало его честолюбие или собственный интерес.

Во время китайского конфликта из-за боксерского движения предстояло перебросить со всею спешностью несколько десятков тысяч [солдат] всех родов оружия на Дальний Восток. Датская принцесса, рожденная Мария Орлеанская, супруга принца Вильгельма, сына покойного короля Христиана[125], пользовавшаяся особым расположением царя Николая II, обратилась к нему с просьбой сдать перевозку всех наших войск датскому Восточно-Азиатскому обществу, которого она была главной пайщицей. Письмо привез адмирал датского флота. Император направил адмирала ко мне, как председателю комиссии для организации доставки войск в Китай, с выражением пожелания об исполнении просьбы принцессы. Комиссии были предоставлены большие полномочия. Я объяснил адмиралу, что исполнение просьбы невозможно по двум причинам: прежде всего, надо призвать для перевозок русские торговые суда, дать возможность практики плавания на Дальний Восток тем из них, которые таких рейсов не делали; во-вторых, в случае невозможности поставить наши суда для этого назначения, зафрахтование иностранных судов может быть сделано лишь на основе конкуренции между арматорами. Адмирал уехал очень недовольный. Когда отправка войск из Одессы, сопряженная с большими трудностями, была почти закончена, мне был доставлен в ночь с субботы на воскресенье пакет от государя со вложением телеграммы к нему на английском языке от Марии Орлеанской. В ней она, узнав о дополнительном отправлении в Китай восьми тысяч человек, просила предоставить ей хотя бы эту перевозку, подчеркивая, что «Вам стоит только приказать». На телеграмме стояла пометка царскою рукою: «Надеюсь, на этот раз можно исполнить». Утром [в] воскресенье я приехал к Витте на Елагин остров, показал телеграмму и спросил его совета. «Действуйте сами, ведь вы председатель», – ответил он безучастно. Я разослал курьеров по дачам (дело было в августе), где жили члены комиссии, с приглашением прибыть на заседание, хотя бы поздно. Все собрались. Я доложил, в чем дело. Единогласно было решено и подписано отклонить предложение с пояснением в деликатной форме, что, если было бы принято датское предложение, то оно обошлось бы дороже на несколько миллионов против фрахтов, по которым были наняты суда.

Витте очень дорожил сохранением добрых отношений с А. А. Половцовым, членом Государственного совета. В свою очередь, Половцов был близок к великому князю Владимиру Александровичу. Половцов состоял попечителем музея барона Штиглица, на приемной дочери которого был женат. Из своего большого состояния барон Штиглиц отказал по духовному завещанию 10 млн руб., на проценты с которых должны быть устроены и содержимы небольшие художественно-промышленные школы в разных городах России. Впоследствии отдано было предпочтение учреждению большого музея в Петербурге. Для этого музея ежегодно покупались Половцовым художественные произведения в общем на большую сумму. Во главе финансового управления стоял финансовый комитет, на котором лежало рассмотрение отчетов и смет. Властное положение А. А. Половцова сводило деятельность комитета к простой формальности. Между тем в Департамент государственной экономии Государственного совета представлялась ежегодно специальная смета доходов и расходов по музею, верность которой удостоверялась по Департаменту торговли и мануфактуры. Смета эта принималась на веру. Я высказал С. Ю. Витте мнение, что, хотя нет никаких оснований сомневаться в правильности отчетов и сметных предположений, но все же требуется соблюдение известного порядка в ведении и проверке счетоводства и отчетности. Витте признал требование основательным, но наотрез отказался переговорить на эту тему с Половцовым. «Если хотите, займитесь этим делом сами. Вы будете иметь большие неприятности с Половцовым». После разговора с С. Ю. я заехал в музей к тогдашнему директору училища технического рисования барону Штиглицу (он же заведовал и музеем) и просил его изменить порядок [утверждения] расходования [средств]. Половцов пришел в негодование от моих попыток вмешательства, и в разговоре с членом Государственного совета Н. С. Абазою наговорил много неприятных вещей по моему адресу. В свою очередь, я просил Н. С. Абазу устроить мне свидание с Половцовым, чтобы убедить его в отсутствии предвзятых намерений с моей стороны и внушить ему, что я не имею права относиться безразлично к делу, за которое вместе с ним несу ответственность. К моему удивлению, Половцов встретил меня очень радушно, и за завтраком мы согласились с ним о необходимости ведения улучшенных порядков.