С палаткой по Африке - [52]

Правда, Варни Марбу, с которым я познакомился еще в Монровии, обещал мне свое содействие. Но нарушить обычаи племени было не так-то просто, и соглашению должен был предшествовать затяжной разговор. Кинг и Варни Марбу свободно говорили по-английски, но те же обычаи требовали, чтобы они объяснялись со мной через своего вестника, так что моему верному Моморо пришлось переводить его длинные речи. После нескольких дней словопрений, мы наконец договорились о том, что Варни Марбу зайдет за нами и кружным путем поведет в Бунду.

Это и произошло несколько дней спустя, когда деревня изнывала под лучами полуденного солнца. Чтобы навести любопытных (а также злых духов) на ложный след, мы отправились сначала в сторону, противоположную Бунду. Сопровождали нас только кинооператоры и двое доверенных лиц правящего вождя.

Необходимо было еще добиться расположения главы союза, старой зу[42]. Ткани, табак и напитки несомненно способствовали успеху переговоров, которые вел наш друг. Пока он беседовал с зу, девушки в нарядах из пальмовых волокон выстроились и приготовились к танцам.

Кинокамеру установили в густых зарослях, скрывавших ее от посторонних взоров. Перед нами находилось место женского фетиша, отмеченное старой деревянной ступкой, какой пользуются женщины для размола кукурузных и кофейных зерен, и большим камнем. Он был подвешен на лианах к поперечной балке, укрепленной на двух вилообразных шестах. Беспокойные ноги девушек утоптали землю: ведь танцу в бесконечных его вариациях уделялось в Бунду самое большое внимание. Черепки и стеклянные бутылки составляли скромное украшение площадки.

Ни одна из сменявших друг друга танцовщиц даже не взглянула в сторону гудящего аппарата. Это было тем более удивительно, что в области ваи воспитательное заведение для женщин окружала такая же таинственность, как и союз Поро для мальчиков. Только по обычаям племени гола девушки во время обучения приходили в деревню демонстрировать свое искусство под аккомпанемент трещотки и большого барабана.

Потупив взоры и согнувшись, девушки выходили поочередно и по знаку старой зу исполняли танец. Начинали они с маленьких шажков, потом кружились все быстрее и быстрее, завершая танец вихревым движением, после которого разбегались по хижинам и в изнеможении падали на циновки.

Мы сначала сомневались, что сможем довести съемки до конца. Всякий европеец, еще несколько лет назад отважившийся на такое предприятие, поплатился бы жизнью за свою смелую попытку. Тем больше обрадовались мы удаче.

Пережитое нами нервное напряжение не успело улечься, как несколько дней спустя мы решили заснять торжества, связанные с выпуском из союза и возвращением девушек в деревню. Особенно нас интересовали праздник в честь усопших и церемония выпуска. Ведь вряд ли какому-нибудь другому кинооператору посчастливится еще раз присутствовать при этом ритуале.

Однажды утром из Бунду вышла по направлению к деревне торжественная процессия. Впереди шествовали черти[43], за ними следовала зу в сопровождении нескольких помощниц. Барабан молчал, слышались звуки одной лишь зассы. Цель церемонии — почтить память усопших, чьи могилы находились посреди деревни. Обычно их было невозможно различить, но теперь на них виднелись кучки риса. Глава союза отчиталась перед мертвыми, испросила их благословения на обряд «очищения» этой местности и на выпуск девушек, который должен был состояться несколько дней спустя.

Нам удалось засиять оба торжества, так как старая зу после долгих уговоров разрешила установить аппарат.

Сотни женщин из соседних деревень приняли участие в празднике листьев — так называлась церемония выпуска. Заключалась она в том, что молодые девушки, покрытые с ног до головы зелеными листьями, возвращались к жизни в кругу семьи, причем после «изгнания чертей» родные вносили за девушек выкуп деньгами и товарами.

Теперь, когда прошло столько лет, я могу сознаться, что мы далеко не всегда были удовлетворены результатами съемок. Тогдашние технические возможности позволяли снимать только днем. Танцы же происходили преимущественно ночью, а нам очень редко удавалось уговорить коренных жителей повторить днем то, для чего и в Африке требуется романтика лунного света.

* * *

В промежутке между церемониями Бунду мы производили другие съемки и сразу же после праздника выпуска покинули Джонду, чтобы как можно рациональнее использовать несколько недель, оставшихся до начала сезона дождей.

Через густую завесу коварных ползучих растений и лиан мы прорвались к озеру Буру, воды которого окрашены в устрашающе черный цвет. Около двух десятков островков разбросано по озеру. Оно тянется параллельно морю на расстоянии не более 2 километров от него.

На перегруженных челнах мы спустились по ручью Джонни, который, расширяясь, превращается в Рыбачье озеро (коренные жители называют его Писсо). Поблизости от мыса Маунт засняли священного крокодила и вернулись в Бунду. Там мы стали свидетелями такого явления природы, какое редко доводится видеть даже «старому африканцу».

Горизонт заволокли тучи, во мраке ночи зажглись сполохи и отразились в воде озера, на берегу которого мы расположились. Стояла глубокая тишина, ее нарушал лишь шепот ветерка над водной гладью. Его сменил сильный ветер. Он все крепчал и с неописуемой быстротой перерос в бурю, а затем и в ураган. Ударил гром, сотрясший не только домик, где мы нашли убежище, но и землю под ним. Двери, крепко запертые в предвидении опасности, распахнулись, оконные рамы сорвались с петель, куски ставен пробили стены. Потоки дождя хлынули в комнату, где мы лежали на полу. Раскаты грома всякий раз на несколько секунд оглушали нас, а в промежутках между ними слышался треск валившихся деревьев. В деревне молния ударила в огромное шерстоносное дерево, и оно со стоном повалилось. Мы еще не успели полностью осознать, что же именно происходит, как буря сменилась давящей тишиной.