С палаткой по Африке - [50]

* * *

Прошло более девяти лет, прежде чем я снова увидел свою любимую Африку. Четыре года войны и пять лет экономического и финансового кризиса лишили меня возможности путешествовать. Однако успех лекций, с которыми я выступал во многих немецких городах — как во время войны, так и после ее окончания, — укрепил меня в намерении при первой возможности возобновить деятельность в Африке.

Нужно ли говорить о том, как велики были трудности, которые пришлось мне преодолеть в годы после первой мировой войны? Через фирму «Заморские фильмы, товарищество с ограниченной ответственностью» мне удалось сколотить необходимые для экспедиции средства. Консул Либерии в Гамбурге основал консорциум, взявший на себя дальнейшее финансирование моего предприятия. Мне опять пришлось согласиться на съемки также и игрового фильма.

В столице Либерии — Монровии, куда я приехал в начале 1923 года, произошли большие изменения. Теперь в Либерии имелся даже автомобиль — форд, принадлежавший миссионерам. На нем мы предприняли первое путешествие по Африке в легковой машине. За полтора часа мы достигли Пейнсвилла. В 1911 году мне пришлось провести целый день в челне, чтобы добраться до этого города на опушке джунглей.

В качестве ассистента и техника меня сопровождал Пауль Либеренц, с которым мы быстро подружились. Я многим обязан этому человеку, не терявшемуся ни в каких ситуациях.

С нами был и кинооператор, весьма знающий, но заботившийся о своем комфорте больше, чем позволяют африканские условия. Это не могло не толкать «старого африканца» на грубоватые шутки.

Еще на борту судна зашла речь о том, что в джунглях Либерии водится опасный вид комаров. Мы назвали их «москитами лихорадки черной воды» и обрисовали нашему новичку как хищных насекомых величиной со взрослую саранчу.

Упоминания о гигантском переносчике «лихорадки черной воды» оказалось достаточно, чтобы прогнать с палубы молодого берлинца. Либеренцу стоило немалого труда уговорить оператора высадиться на берег.

Несколько дней спустя мы разбили лагерь в одной деревне. Прошел небольшой дождь, немного освеживший душный вечер. Я сидел у палатки и писал, вокруг летали насекомые, привлеченные светом лампы. Вдруг передо мной появился крайне возбужденный маленький берлинец. За ним стоял Либеренц. Он сосал трубку и, ухмыляясь, имитировал руками чьи-то летательные движения.

— Господин Шомбурк, у вас, разумеется, нет москитов. Но у меня… Я просто не в состоянии все время подвергать свою жизнь опасности. Наконец у меня дома — жена и дети.

Излюбленный рефрен нашего малодушного берлинца был всем уже знаком. Но каким образом перед его палаткой целыми роями летают москиты, в то время как у меня на расстоянии 50 метров от него их нет совсем? Я последовал за оператором.

Одного взгляда на насекомых было достаточно, чтобы все стало ясно.

— Это гудят белые муравьи.

— Белые муравьи, — передразнил он. — Как известно, муравьи водятся на земле и под землей, но не в воздухе. Или вы станете утверждать, что в Либерии муравьи летают?

После дождя муравьиные личинки выползли и поднялись в воздух, но я знал, что в эту ночь они потеряют крылья и вернутся под землю уже муравьями. Убедить в этом нашего друга оказалось делом очень трудным. Подозрения бравого оператора рассеялись только после того, как я спокойно сел за стол и стал ловить лжемоскитов, тысячами летавших вокруг. И все же он ушел в палатку недовольный.

— Странно, что эти паразиты развелись только у меня, а у вас их нет.

Но разве я был виноват в том, что он поставил палатку поблизости от муравьиного «инкубатора»?

* * *

Съемки игрового фильма продолжались несколько месяцев. Для работы над картиной «Человек и зверь в девственном лесу» оставалось гораздо меньше времени, чем я рассчитывал и чем было нужно. Я уже однажды пережил в Либерии сезон дождей и знал, что он прервет все мои начинания.

Жара причиняла нам много неприятностей. Проникнуть в глубь джунглей оказалось невозможным, съемки зверей производились исключительно с берегов рек. Но это не всегда было минусом, так как девственные леса Либерии настолько густы, что уже на расстоянии нескольких метров нельзя увидеть животное, обладающее к тому же большей частью защитной окраской. Слона, например, трудно не разглядеть; но в тех местах, где лианы и ползучие растения сужали поле зрения до 2 метров, его нельзя было заснять даже при помощи самого сильного объектива независимо от освещения.

Зато какой обильной бывала добыча наших кинокамер на реках во время отлива! Под высокими корнями мангровых и пандановых деревьев слышались шуршание и шелест. Из зловонного ила показывались отвратительная голова крокодила или блестящее туловище змеи. Время от времени перед плоскодонным челном, в котором я скользил по болотам и прибрежным заводям, в воду нырял пернатый водолаз. Стаи обезьянок шумно резвились в кронах деревьев.

Еще интереснее было наблюдать жизнь мелких существ, которым «старый африканец» обычно не уделяет внимания. Мы останавливались у какой-нибудь илистой банки и в полном молчании выжидали несколько минут… Из ила высовывалась клешня, за ней робко появлялась вторая, третья, и вскоре вся отмель оказывалась усеянной раками-отшельниками. Тут же затем выползали из своих жилищ тысячи более крупных и совсем малюсеньких раков. С большим усердием принимались они за дело: засовывали в рот микроскопические кусочки ила и клешней выталкивали их обратно. Получались катышки, раки накладывали их один на другой, пока не образовывался целый слой таких шариков. Время от времени какой-нибудь рак исчезал в своей норе, но затем поспешно из нее выползал, словно боясь потерять драгоценное время. Тот, кто обладает хорошим слухом, мог не только видеть, но и слышать это явление природы. Казалось, что где-то вдалеке поют; ухо улавливало то более высокие, то более низкие звуки.