С палаткой по Африке - [49]

И снова я заболел в самый разгар съемок. Число перенесенных мной припадков малярии и без того приближалось уже к трехзначной цифре. На этот раз именно в Того, где снабжение медикаментами было поставлено гораздо лучше, чем в других областях Африки, меня одолела такая лихорадка, что порой казалось, будто тело мое разрезано на две части и каждая испытывает муки самостоятельно.

Было решено вызвать врача из Атакпаме.

— Лихорадка, — констатировал он, — лихорадка в тяжелой форме. Очень увеличена селезенка. Раза в четыре против нормального. Смеяться, кашлять и делать резкие движения вам нельзя. Иначе селезенка лопнет, и тогда конец.

— Не отправиться ли мне в Европу? — спросил я.

— Не советую. Умереть можно и здесь. Но до этого еще не дошло. Найдется у вас в доме что-нибудь годное для питья?

У меня нашлось, и мы стали лучше понимать друг друга. Смертельно больным в Африке считается лишь тот европеец, которому европейский врач советует для «окончательного» выздоровления поехать на родину.

Я глотал хинин то в больших, то в меньших дозах. В полдень мне казалось, что я теряю рассудок, а к вечеру в ушах стоял такой гул, словно я лежал у водопада Виктория.

Меня навещал окружной начальник, испытывавший еще большую жажду спиртного, чем врач. В случае моей смерти ему пришлось бы расчистить европейское кладбище, чтобы достойно похоронить мою селезенку; при этом он мог нажить неприятности из-за того, что человек, в какой-то степени известный, отдал здесь концы. Мне следовало любезно отказаться от этого намерения.

И я отказался. Две недели спустя мы смогли продолжить наше путешествие и зашли в глубь Судана дальше, чем когда-либо прежде. Разумеется, я снова гостил в Паратау у моего друга Уру Дшабо, принадлежавшего к племени котоколи.

Как-то раз я пригласил его отобедать со мной. Уру Дшабо появился с большой свитой. С полным сознанием своего достоинства вождь осведомился через переводчика, «чиста» ли тарелка, с которой он будет есть. Как правоверный мусульманин он мог пользоваться ею только в том случае, если на ней никогда не лежала свинина. Я ответил на его вопрос утвердительно. Тут его взгляд упал на нож и вилку.

— Мой друг поймет, что я незнаком с употреблением этих предметов, — передал он мне, — и разрешит осведомиться, как пользоваться ими, чтобы хозяину не пришлось стыдиться гостя.

Уру Дшабо напоминал великих властителей Судана, создателей могущественных империй, чья власть распространялась на обширные территории. К сожалению, мы очень мало знаем о той эпохе, как и вообще об истории Африки. Нам почти ничего неизвестно о культурах, существовавших некогда на юге и в глубине африканского материка.

* * *

Мы отправились в Бафило, чтобы заснять производство хлопчатобумажных тканей. Сейчас это ремесло бесспорно вытеснено цивилизацией. Искусство ткачества в этих краях постигли еще в то время, когда здесь подвизались арабские купцы.

Мы засняли прилежных африканцев, трудившихся над изготовлением декоративных поясов. Поражала своей красотой их разрисовка. Ее мотивы, очевидно, были когда-то заимствованы у разъезжавших по всему свету купцов. К сожалению, тогда еще нельзя было запечатлеть на пленке всю чудесную гамму красок этих изделий.

Путь наш вел дальше на север. В районе Сансанне-Манго жило племя тамберма, слывшее воинственным. Каждый род строил себе укрепленный «замок» с плоской крышей, на которой располагались его защитники. Как и большинство африканских строений, «замки» сооружались из глины, но в отличие от других жилищ африканцев имели два этажа. Внизу содержался скот, наверху жили люди. Были у них и башни для хранения зерна.

Укрепленные жилища обычно возводили в кустарнике или в густом лесу. Вид у них был мрачный и далеко не мирный. Однако впечатление это было так же обманчиво, как и репутация жителей. При более близком знакомстве тамберма оказались робкими людьми, которых жизнь сделала недоверчивыми и заставила принять меры к защите своего жалкого существования.

Поля, засеянные большей частью просом, окружали дома тамберма. Люди этого племени ходили голые. Мужчины были вооружены луками и стрелами; женщины носили ожерелья из раковин каури. Самым ценным достоянием тамберма (как и соседнего племени конкомба) был боевой шлем — половинка тыквы, украшенная раковинами каури и увенчанная рогом антилопы. Полевые работы выполняли женщины, мужчины же, если не находились в походе, охотились.

Конкомба, пожалуй, самые красивые из жителей Того. Мы познакомились с ними, когда возвращались к побережью, следуя вдоль реки Оти до самой границы с Французским Суданом. Конкомба уже тогда вели обширную торговлю шлемами, похожими на шлемы тамберма. В отличие от большинства племен этой части Того конкомба носили легкую одежду.

Кстати сказать, там широко распространен хамелеон. Меня удивлял страх, который столь безвредное существо внушало коренным жителям. Стоило мне с хамелеоном в руке приблизиться к вооруженным луками и стрелами конкомба, как храбрые воины обращались в бегство. Мне так и не удалось узнать, какие «колдовские чары» приписывали они маленькой ящерице.

В Сокоде, на обратном пути к побережью, нас ожидал грузовик — новинка африканского транспорта; он более или менее регулярно совершал рейсы между Атакпаме и Сокоде. Мы достигли конечного пункта железной дороги за столько часов, сколько дневных переходов пришлось бы совершить для этого раньше нашей экспедиции. Поезд доставил нас (и двух страусов, которых я прихватил в Европу в качестве подарка гамбургскому зоологическому саду) в Ломе. Там мы погрузились на судно, направлявшееся в Германию.