Гости вовсю веселились, а Шишигин сидел, все смотрел на свою жену.
— Как же мне теперь с тобой жить? — спрашивает он. — Если здесь нечистая сила замешана? Ты как хочешь, а я уже не смогу…
Поднялся он тогда и домой поехал. А там ждало его новое событие. Он еще когда к дому подходил, свет в окне увидел. «Неужто я забыл выключить?» — перепугался. Поднялся скорее в свою квартиру, открыл дверь — да так и остолбенел. Прямо перед ним сидит на диване его жена, чай из блюдечка пьет.
— Когда ж ты успела? — только и мог он выговорить.
— Я уже пятый час здесь сижу… Приехала вот… Уезжала, а теперь приехала…
— А в гостях… у Замочилина… ты разве не была?
Жена рассердилась даже:
— Я же тебе говорю: четыре часа здесь торчу. Никуда не выходила.
Уснуть, конечно, в эту ночь Шишигин не мог. Так только чуть-чуть подремал под утро. Жена уже ушла на работу, а он все лежал, не поднимался. Только чувствует, сидит кто-то у него в ногах. Открыл глаза — опять понять ничего не может. Прямо на его постели сидит тот самый вчерашний старичок-гость, на голове мешок, как и вчера. Шишигин пошевелил ступнями — старик сидит.
— Ну-ну, не балуй, — на всякий случай сказал Шишигин. — Вот веник-то возьму…
— Не сердись, милый человек… Мне бы только погреться… Мороз-то вон какой — святки… Нас всех, кто в проруби живет, мороз выгоняет… Вот мы и ходим по домам, где потеплее…
— Так ты кто же? Черт, что ли?
— Черта теперь нет, — наставительно сказал гость. — Есть шиликун. Это кого в прошлые времена выселяли с родных мест. На Север сгоняли, еще куда… Вроде как бездомник… Это и есть шиликун…
Шишигин подумал и говорит:
— Ну, шут с тобой! Грейся, коли замерз…
Гость захихикал, ладошки потирает.
— Ты не думай, я недолго… Я скоро уйду… Как жена твоя явится, так я и уйду… Строгая она у тебя… Только ты все равно не обижай ее. Какая-никакая, а все — жена.
Так они и сидели вдвоем, разговаривали. Старичок все про мальчика рассказывал, какого вчера у Замочилина подобрал.
— Тоже бесприютный, как и мы… Вроде ссыльного… Он теперь у нас будет жить…
А как жена Шишигина пришла, гостя уже не было. А кто он — ряженый или нет, — теперь уже не разберешь…
