Рябиновая ночь - [110]

— Мама, купи мне шоколадку, — попросила Иринка, когда они пошли домой.

— Давай купим.

Они свернули к магазину.

— Мама, а меня в школу папа поведет?.

— Мы все вместе пойдем.

Разморенное зноем, полусонно стояло село. Даже деревья, уставшие от жары, приутихли в палисадниках. Только у Кати на душе не было покоя. Все эти дни ее не покидала какая-то тревога. Как ей нужен был рядом человек, который бы одобрил, помог обрести силы. Но такого человека не было. Алексей приезжал домой поздно ночью и уезжал чуть свет. А сегодня утром сказал, что не приедет, заночует где-то в Алханайских горах у сенокосчиков или на отгонном пастбище.

Катя с Иринкой вошли в магазин. Там в очереди стояли несколько женщин и Иван Иванович. Катя поздоровалась и встала за Дороховым. Она оказалась возле окна, ей видна была часть улицы, уходящей к Урюмке.

— Мама, купи мне мармеладок, — шепотом попросила Иринка.

— Хорошо.

Катя глянула в окно. По улице шла Анна. На ней были темно-коричневые брюки. Серая, спортивного покроя рубашка с большими нагрудными карманами. Из-под голубоватой косынки выбивались светлые кудри и вздрагивали при каждом шаге. У Кати взмокли ладони. Не хотелось ей встречаться с Анной. И она не знала, как поступить, уйти или остаться.

Когда Анна была уже напротив магазина, к ней навстречу подъехал «газик», из него вышел Алексей и остановился лицом к магазину, Анна что-то ему сказала, Алексей нахмурился, потер подбородок, кинул взгляд вдоль дороги. Потом он что-то сказал. Анна ответила а развела руками. Лицо Алексея просветлело, он с нежностью посмотрел на Анну и улыбнулся. В свою очередь она посмотрела на него таким же взглядом и рассмеялись.

Алексей махнул рукой и кивнул на машину. Они сели и поехали. Иван Иванович проговорил:

— Похитили председателя.

Катя вздрогнула. Она и не подумала, что все видели Алексея с Анной.

— У хорошей жены не украдут, — заметила одна из женщин.

У Кати зардели щеки, она готова была провалиться сквозь землю.

— Да оно так, девоньки. От добра добра не ищут, — вставила другая женщина.

Катя схватила Иринку за руку и выскочила из магазина. Ей было трудно дышать. От незаслуженной обиды из груди рвался крик, но она подавила его.

Засовывая в портфель бутылку водки, из магазина вышел Иван Иванович.

— Может, скооперируемся, — Иван Иванович похлопал по портфелю. — Меня в одно прекрасное время тоже обокрали.

— Что вы привязались? — обозлилась Катя.

— Смотрите, было бы предложено.

Катя шла к дому, а у самой подкашивались ноги. Ей казалось, что на нее все показывают пальцем.

— А что мы шоколадку не купили? — спросила Иринка.

— В другой раз купим, и не одну.

«Так вот с кем он поехал на отгонные пастбища», — опускаясь на ступеньку крыльца, мучительно думала Катя.

— Мама, ты заболела? — ласкалась Иринка.

— Это пройдет. Иди играй.

Иринка убежала в дом. «За какие же грехи ты выставил меня на позор? С меня хватит. Покрасней и ты хоть маленько». Катя решительно прошла в кабинет Алексея, села за стол и красивым почерком на листе бумаги вывела: «Первому секретарю райкома партии тов. Шемелину…»

Утром завхоз детского садика поехал в Зареченск, а она попросила его передать письмо в райком партии. Отправила Катя письмо, а у самой в душе как что-то сломалось и все стало безразличным. Она оставила за себя старшую воспитательницу и ушла домой.

И дом для нее стал чужим. Катя набрала в ведро воды и пошла поливать цветы. На клумбах в ограде пышно цвели георгины, астры, маки. Особенно Катя любила гладиолусы. Они росли в глубине двора возле куста черемухи.

Катя присела на лавочку под кустом. У ног ее просвечивались на солнце белые и оранжевые цветы. С куста на клумбу опустились два воробья, бойко наскочили друг на друга, прочирикали и разлетелись.

Кате расхотелось поливать цветы. Она пошла в дом, раскрыла чемодан, достала из шифоньера одежду и ворохом бросила на кровать. «Все надо начинать сначала». Катя опустилась на стул. Что ее ждало под родительским кровом? Катя старалась представить свою дальнейшую жизнь — и не могла.

«Алексея сегодня или завтра вызовут в райком партии. Дожилась Катюша, любовь через райком выпрашивать стала». И Кате стало стыдно. Она заметалась по комнате. «Ну не дура ли, а? Мало тебе позора, так письма на мужа писать стала. Дожилась…»

Катя выскочила из дома, чтобы немедленно же ехать в Зареченск и забрать письмо. Но на крыльце остановилась. «А теперь не все ли равно? Завтра уеду, и думайте обо мне, что хотите. Мне наплевать».

Катя вернулась в дом и стала укладывать вещи.

Осень… Она в Приононье пришла как-то незаметно. Дни стояли еще теплые, тихие. Воздух пах парным молоком и хлебом. Но степь и заречные хребты уже преобразились. В золотую парчу оделись березы. Шоколадным вихрем заклубились осиновые и ольховые рощи. Занялись холодным огнем прибрежные заросли. Тяжело повисли оранжевые гроздья рябины. Возле них, кружась, бесшумно падают на землю листья. Притих Онон, точно задумался. С утра до ночи смотрятся в холодные волны облака и не могут насмотреться.

На утренних и вечерних зорях, когда прохлада опускается на землю, в заречье и хребтах Алханая трубят изюбри, многоголосым эхом им отзываются горы и скалы. В лихих поединках сходятся сохатые, сухой стук рогов и дикий храп пугают тишину. Точно потревоженные этими звуками, в густых кедрачах глухо падают перезревшие шишки. А на старых гарях и болотистых марях, где синё от голубицы, жируют медведи, время от времени напоминая о себе грозным рыком.