Рутина - [46]

В конце сентября я поехал в Москву на пару дней, чтобы на всякий случай оформить академический отпуск. И Женя, и Марат настаивали на том, что лучше не бросать учебу совсем, оставить себе отходной путь – стройка может мне надоесть. Ладно, мне было интересно съездить в общагу (истинную причину – бабу! – я старался не обсуждать даже с самим собой), и я поехал. В поезде познакомился с двумя парнями и напился коньяку. Михаила Енотова в тот день не было в Москве, и я еще немного выпил с Лемом.

Последнее, что я помню, – я пришел к Пьянице в комнату (Сигита была там), залез под стол и отказывался вылезать. Пьяница с Сигитой просили меня пойти к себе, проспаться, протрезветь и прийти поговорить утром. Я не знал, о чем с ними говорить, и не был в состоянии отвечать, мне просто хотелось сидеть под столом.

Я уже три месяца не видел Сигиту к тому моменту, мне нравилось снизу вверх смотреть на ее испуганное лицо.

Потом я все-таки ушел к себе в комнату, где полночи слушал песню «Ю олл ай нид» группы «Радиохед» и плакал. Когда проснулся, все еще был в бежевом пальто, а песня так и игра ла на повторе. С удивлением я вспомнил вчерашний день и понял, что вообще ни разу не снимал пальто. Я разделся, помылся, побрился, оделся в чистое, немного прибрался и сел за компьютер.

Я закрыл глаза и попробовал послать ей мысленный сигнал: жду.

Сработало: Сигита пришла через несколько минут. Ни слова не говоря, она села на постель в углу. Смотрела на меня, смотрела, а потом слезы, одна за другой, покатились по ее щекам. Настоящие кристально-чистые ручейки. Я сидел на стуле посреди комнаты и разглядывал ее, прикидывая, что с этим делать.

– Че ты плачешь? – спросил я. – Я не знал, что ты так умеешь.

Мы занялись сексом, а потом я не выдержал и стал целовать ее лицо, глаза, уши, волосы, шею, спину, ноги, зад, пятки, ногти, ладони, подошвы, ресницы. Я сказал:

– Я люблю тебя сильно, как в первый день.

Через неделю Сигита пропала: не выходила в сеть и отключила телефон. Михаил Енотов подтвердил мои опасения. Он использовал слово «спуталась».

– Мы с Лемом не знали, говорить тебе или нет. Но я все-таки думаю, надо сказать. Похоже, она спуталась с Ваней.

Вот что сказал мне Михаил Енотов, когда я позвонил ему из Петербурга в следующее воскресенье.

Я ответил:

– Дай уточнить. Она сняла комнату в нашем блоке. Чтобы быть ближе ко мне и держать меня на крючке, не выпускать из своей тухлой прихватки, так?

– Можно сказать, что так.

– И что случилось? Была какая-то вечеринка, она с Ваней заночевала у нас в блоке и, судя по всему, покувыркалась с ним? Таковы последние сведения?

– Ты не так глуп, как кажешься, Джеки! В целом ты все угадал. Держись там.

В тот вечер я ни с кем не разговаривал, гулял по барам, ощущая свободное падение и не помня себя. Костя позже рассказал, что я пришел поздно ночью, высунулся в окно, поссал туда, не снимая пальто, а затем свесил туловище наружу и проблевался.

– Сынок, я так одинок или не так?! – спросил я то ли у себя, то ли у Кости или у Вовика Негра-Негра, который тоже присутствовал в комнате. Не дождавшись ответа, закрыл окно и лег спать в углу, не раздеваясь. С утра встал по будильнику, но не проснулся и поехал, как зомби, на работу.

В себя я пришел уже на участке. До этого работал автопилот. Тут я вспомнил вчерашний разговор с Михаилом Енотовым, не выдержал, заорал, взбежал на гору щебня и оттуда позвонил режиссеру Ване. Начал я спокойно.

– Что происходит? – спросил я. – Говорят, что ты случайно засунул хер куда не следовало?

– Просто я люблю ее, а она любит меня, – сказал мне Ваня.

– Что за ссаный детский сад, тупорылый жирдяй! – заорал я.

В тот понедельник к нам присоединился Марат – Женя снова вызвал работать, а у Марата скопились долги, и он не смог отказать. Сейчас он с удивлением смотрел на меня снизу, как я ору, стоя на этом щебне. Мы добирались с ним вместе от «Старой Деревни» на маршрутке, потом ехали в машине с Женей. Все это время я был еще бухой настолько, что отвечал односложно, а тут, оклемавшись немного на свежем воздухе, сразу устроил шоу.

– Интересно у вас тут, – сказал Марат.

– Жирная, тупая, жирная-жирная мразь, я скоро приеду и череп тебе вскрою, ты говна моего поешь! – вот что орал я. Режиссер Ваня повесил трубку. Я еще набирал его, но он не отвечал.

Когда я спустился, просто сказал, обессиленный:

– Теперь можно и поработать, отец, – и попробовал улыбнуться.

Марат спросил, что случилось. Я попытался ему вкратце обрисовать ситуацию. Марат спросил, что за парень этот Ваня. Я сказал, что он, похоже, просто какой-то сынок своих родителей, тучный здоровяк, москвич, еще совсем малой, хотя борода растет как у взрослого, учится на платном, катается на родительской машине, вроде обаятельный, но чмошник и ссыкло. Ах да, еще он иногда кушает наркотики, поскольку собственное воображение у него, видимо, слабо работает. И любит приврать, как все ссыкливые толстяки.

Но парень хороший, добавил я в конце, это чувствуется.

– Да, сынок, – сказал Марат. – Есть такая грустная поговорка: женщину нельзя завоевать, ее можно только купить. Наверное, с таким парнем ей будет удобнее. К тому же он – режиссер, она – сценарист.