Рутина - [44]
Насколько мне известно, все вернулось к нему в полной мере, а мне остается только сожалеть, что я этого желал.
Уже 22 декабря. Прошло больше месяца с прошлой репризы, и я очень ждал этого момента, казалось, что утону в воспоминаниях, не доберусь до островка. Но – ура! – я опять на берегу.
Когда надо было начинать писать о Марате, у меня случился ступор. С Вовой получилось как-то само собой: он начал сниться мне за несколько дней до того, как я напечатал его имя. Выглядел во сне он таким же, каким я его запомнил, только энергия стала тяжелее. Жена, дети, развод, работа, смерть отца, измены, алкоголь, драки – хоть и очень малое доходит до меня, все же его образ становится более громоздким. Во снах мы проводили время вместе, решали какие-то подростковые дела, и действие происходило в начале нулевых, но мы как будто понимали, что многое пережили с тех пор. Я даже позволил себе во сне назвать его «мусором» между делом. То есть вроде бы нам было по восемнадцать лет, но я намекаю, что это только сон и проснемся мы другими: Вова будет ментом, а я – писателем и репером, который про этого мента напишет. Вова не был ни обижен, ни удивлен. Да, я мусор, говорил его взгляд, и еще я трахал твою девчонку, и тебе надо это либо принять, либо нет. Думаю, что если смерть с кем-то из нас случится раньше, чем мы пообщаемся наяву, это уже не так страшно, потому что я чувствую возможность примирения. Возможность этого и есть примирение, как по мне.
С Маратом было тяжелее. На несколько дней я остановился. Вроде бы все понятно, я просто рассказываю, как сблизился с человеком, как он стал мне другом, как мы вместе работали, где-то между строк – моя преданность, любовь и слезы после его смерти. Он был для меня кем-то вроде гуру, или, как сказал верстальщик и оформитель моих книг Вова Седых, «метафизическим отцом». Я думал, что о нем можно рассказывать только особенными, волшебными словами. Нужно было почувствовать его одобрение на использование хотя бы обычных слов, почувствовать, как он меня направляет, его присутствие. Нужно было посетить мир мертвых.
В России любой запой или даже стресс открывают ворота в мир мертвых. Мертвые не отдыхают, они все время с тобой: ходят на работу, ездят в метро, придерживают шариковую ручку и долбят по клавишам, когда долбишь по клавишам ты. Они не знают отдыха. В России есть две полупрозрачных реальности, наложенные друг на друга. Но в Индии не так. Я не разобрался почему, но здесь я все иначе чувствую. Тут мой запрос был обработан по-другому, и я погрузился полностью.
Я решил напиться дерьмовым ромом, чтобы потом уйти в завязку. Никогда я не могу завязать без того, чтоб оттолкнуться ото дна. Зачем я это делаю со своим телом, не понимал, действовал по наитию. Но это помогло. Мы смотрели с Дашей «Дикие сердцем», я побухивал, пока не отключился, и, проснувшись, понял, что отравился очень сильно. «Олд монк» действует безотказно: я блевал, потел, галлюцинировал и не верил, что выживу. Как будто вынырнул посреди моря, лег на волнах и прокрутил несколько раз все то, о чем пытался рассказать – медленно разглядел свое прошлое, пока смерть разглядывала меня, как клопа на ладошке. Когда я пошел на поправку, то уже больше не переживал за эту книгу. Знал, что она есть, и знал, что теперь я долго буду без алкоголя, может быть, дольше всего в жизни, и что смогу много работать, смогу закончить книгу.
Хорошо напишу или плохо, я буду редактировать эту книгу, сколько надо, или брошу редактировать и издам небрежно или никак не издам. Приносят книги деньги или отнимают – спорный вопрос. Думаю, что издание книги и конвертация затраченного времени в прибыль дает процентов десять кайфа, остальные девяносто – само (мучительное) сожительство с ней.
Но главное, что она есть там, как есть дно, сколько бы метров нас друг от друга ни отделяли. Я видел эту книгу и теперь мог отвлечься от нее, чтобы заняться бытом.
Мы с Дашей решили, что нам не очень нравится в Сиолиме. Я так за него сразу схватился, потому что слишком спешил. Я покатал ее по разным деревням и пляжам, мы приценились и переехали жить в другое место – Керим. Сняли жилье ближе к морю, чтобы Даша могла свободно ходить загорать или купаться, оставляя меня одного. Еще один плюс – не было интернета. Когда пишешь офлайн, это всегда помогает тексту. Но я не спешил его писать и теперь. Сначала прочитал несколько толстых книг: «Воскресение» Толстого и два тома Борхеса (меня даже не удивило, что я бездумно вписал цитату из него в главе про якута, я ее вспомнил и вставил уже после олд-монк-трипа, а на следующий день увидел собрание сочинений Борхеса у Игоря с Машей на полке – такие совпадения всегда случаются после путешествий в себя), Марселя Пруста и Дашины книги о буддизме и йоге. Перезагрузился. Потом я решил снять ограничения, не ставить себе задач писать по тысяче или больше слов в день, откинуть всю эту стивенкинговскую подзалупную муть: нацеленность на продуктивность и злосчастный прогресс. Вместо этого я поставил себе задачу проплывать хотя бы километр в день и вообще перестать переживать и нервничать.
