Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [96]
Достижение главных целей господствующего класса Речи Посполитой на востоке политическим путем оказывалось, таким образом, явно невозможным, и польско-литовские политики становились перед дилеммой — либо отказаться от своих планов, либо, не считаясь с позицией русского общества, попытаться осуществить свою программу силой в духе рекомендаций П. Пальчовского.
К первому решению в ходе смоленских переговоров склонился сам инициатор переговоров с русским боярством С. Жолкевский. На заседании сената он просто предложил использовать ситуацию для заключения с боярским правительством в Москве выгодного мирного договора, по которому в обмен за вывод польско-литовских войск из России к Речи Посполитой отошла бы часть пограничных территорий[938]. Когда его предложение не было принято, инициатор августовского соглашения покинул Россию. Уход Жолкевского означал фактически признание наиболее дальновидными польско-литовскими политиками нереальности польско-литовских планов в отношении России. С его устранением от дел руководство восточной политикой Речи Посполитой закономерно перешло к тем кругам, группировавшимся вокруг Сигизмунда III, которые настаивали на «твердом» курсе в отношении России. В королевском окружении открыто говорили, что русский народ следует устрашить, что его необходимо подчинить оружием («armis ad extremum subiugare»)[939], что вообще «с этими людьми по их натуре ничего нельзя сделать dementia et benignitate»[940]. Ближайший сотрудник короля подканцлер Ф. Крыйский, выступая на сейме 1611 г., прямо назвал русских «невольниками Его королевской милости»[941]. Вместе с тем в окружении Сигизмунда III хорошо понимали, что имеющихся в их распоряжении сил недостаточно для прямого завоевания страны. Отсюда — попытка провести завоевание в скрытой форме, не вступая на первых порах в явный конфликт с русским обществом.
Практическая линия действий, избранная Сигизмундом III в данной ситуации, хорошо изучена С. Ф. Платоновым[942]. Заключалась она в том, чтобы с помощью подкупа и репрессий подчинить боярское правительство в Москве контролю и руководству Сигизмунда III. Затем, действуя от его имени, король рассчитывал добиться повиновения и всего русского общества. Еще летом 1610 г. в своих наставлениях С. Жолкевскому Сигизмунд III неоднократно выражал убеждение, что «с этими людьми (т. е. с русскими — Б.Ф.) следует обращаться в соответствии с их нравами, как с [людьми], повинующимися абсолютной воле своих государей»[943]. Высказываясь так, король следовал традиционным для польско-литовских политиков второй половины XVI в. воззрениям на русское общество как на послушную массу, прилежно повинующуюся авторитетным указаниям сверху. Отсюда — представление о том, что следует только добиться, чтобы эти указания соответствовали интересам Сигизмунда III, и дело будет сделано. Повинуясь приказам правительства, русское население впустит в основные центры страны польско-литовские войска, и тогда можно будет поставить Россию в положение завоеванной страны и действовать здесь в соответствии с советами П. Пальчовского.
Представления, на которых основывался подобный план, уже и в период правления Ивана IV далеко не соответствовавшие реальности, в начале XVII в. оказались в вопиющем противоречии с главным направлением исторического развития страны, где в эти бурные годы классовых и внутриклассовых конфликтов резко возросли политическая активность и организационная самостоятельность всех основных социальных слоев общества не только в центре, но и на местах. В этих условиях политика Сигизмунда III с самого начала не имела никаких шансов на успех. Правда, располагая польским гарнизоном в Кремле, король без большого труда сумел добиться поставленной перед собой цели: посадив под стражу неугодных членов думы, поставив под строгий надзор остальных, проведя на ключевые посты в управлении кучку авантюристов, искавших милостей короля, выслав в Польшу сопротивлявшихся его распоряжениям русских послов под Смоленском, Сигизмунд III добился того, что из Москвы стали рассылаться приказы, следовавшие его указаниям. Однако единственным результатом этой акции было катастрофическое падение престижа боярских правителей и объединение основных социальных групп русского общества для борьбы с иноземными завоевателям!. В итоге окончательно рухнули не только конкретные планы подчинения России, выдвинутые окружавшей Сигизмунда правящей кликой, но и вся концепция политического развития Восточной Европы, которую в течение полувека разрабатывала и пыталась провести в жизнь политическая элита господствующего класса Речи Посполитой.
Решение самых широких кругов русского общества (дворянства, горожан, черносошных крестьян, казачества) порвать с польско-литовскими феодалами и отклонить их планы «соединения» имело очень серьезное последствие для исторического развития России. Благодаря этому решению великорусская народность развивалась в условиях гораздо более благоприятных, чем украинская или белорусская народности. Еще более существенным по своим последствиям был тот факт, что русское общество отвергло модель общественного устройства Речи Посполитой, отдав решительное предпочтение системе институтов, созданных в ходе автохтонного развития. Важность этого решения станет очевидной, если принять во внимание, что речь шла о социально-политической организации, которая в самой Речи Посполитой к началу XVII в. уже исчерпала возможности поступательного развития и в сравнительно недалеком, будущем должна была привести страну к экономическому застою и политическому упадку. Русские люди начала XVII в., вероятно, не могли даже представить себе главных последствий своего решения, но это никак не умаляет огромного положительного значения их борьбы за национальный суверенитет Русского государства.
