Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [120]
Роль демократического дискурса, во главе с критиками и публицистами, в развитии капитализма была очевидна для тех «новых людей», которые рассматривали современную им жизнь с экономической точки зрения. В статье 1864 года для «Русского слова» Писарев переформулировал взгляды Белинского на прессу и воспроизвел канонический список прогрессивных личностей, описывая их роль на пути к капиталистическому будущему. Писарев высказывал удовлетворение падением «беллетристики», «стиходелания» и «романов». Он подчеркивал значение Белинского, Чернышевского и Добролюбова в «популяризировании идей, естествознания и антропологии»[836]. В конечном счете Писарев описывал культурный процесс как принципиально экономический:
Если естествознание обогатит наше общество мыслящими людьми, если ‹…› всякого рода капиталисты выучатся мыслить, то эти люди вместе с тем выучатся понимать как свою собственную пользу, так и потребности того мира, который их окружает ‹…›
Если все наши капиталы, если все умственные силы наших образованных людей обратятся на те отрасли производства, которые полезны для общего дела, тогда, разумеется, деятельность нашего народа усилится чрезвычайно, богатство его будет возрастать постоянно ‹…›[837]
Концепцию интеллектуального капитала и «мыслящего пролетариата» Писарева можно было воспринимать как призыв к прогрессу за пределы капитализма, ограниченный цензурными условиями. Хотя читатели могли интерпретировать слова Писарева как радикальное высказывание на имплицитном «эзоповом языке», их повседневная жизнь протекала именно в сфере эксплицитно описанного им капитализма. В этой сфере радикальное понимание демократического языка делало этот язык особенно привлекательным в качестве культурного товара. Как известно, роман Чернышевского «Что делать?» оказался наиболее востребованным продуктом для радикальной интерпретации, поскольку он мог пониматься как манифест прогресса в «Четвертом сне Веры Павловны». Показательно в этом отношении утверждение советского исследователя Ю. К. Руденко, что «реализм» романа обеспечивался не столько «литературной», сколько его «публицистической» составляющей. Руденко пишет, что роман призывал читателей к революционной борьбе: таинственная фигура «дамы в трауре» на последней странице романа, по мнению Руденко, «зовет в [революционное] подполье». Такое понимание романа может показаться парадоксальным в той мере, в какой «дама в трауре» буквально призывает своих последователей не в подполье, а «В Пассаж!» – в главный торговый дом столицы. Интерпретация Руденко подчеркивает роль реалистических парадоксов в коммодификации демократического языка. Роман Чернышевского «магическим» образом раскрывал и скрывал основные аспекты структурного опыта его приверженцев. Публицистическое видение «светлого будущего» в романе одновременно выявляло и вуалировало для читателей то, что было буквально напечатано на его последней странице: увлекаясь фантазиями прогресса, читатели приобщались к капиталистическому потреблению. Но структурное положение большинства читателей Чернышевского в сфере капитализма позволяло им потреблять лишь сам роман наряду с другой продукцией прессы, еще не предоставляя им средств для потребления товаров в Пассаже[838].
Видение интеллектуального капитала как двигателя прогресса послужило контекстом для продвижения термина «реализм» в других влиятельных статьях Писарева – «Реалисты» (об «Отцах и детях») и особенно «Новый тип / Мыслящий пролетариат» (о «Что делать?»). Именно здесь представления о реализме оказались прочно привязаны к «реализму» как термину. Писаревское понимание «реализма» имело мало общего с действительной общественной жизнью и человеческим опытом. Напротив, его «реализм» был очередным продуктом демократического дискурса. В его статьях реализм выступал как фантазия критика о жизни вымышленных персонажей, исторических личностей и коллег-профессионалов. В этих статьях эти разнородные фигуры, плоды воображения Писарева, имели одинаковый статус «реально» существующих людей.
Риторические процедуры Писарева наследовали риторике Белинского и Чернышевского, а также задействовали модель «нового человека», созданную при канонизации Добролюбова. В статьях Писарева «разум» Белинского, подкрепленный научными метафорами и понимаемый в утилитарном духе Чернышевского, беспроблемно объединяет опыт любого прогрессивного человека. Этот человек борется со своими физическими желаниями и экзистенциальными тревогами: темы любви, болезни, смерти и самоубийства центральны в жизни новых людей Писарева[839]. Рассматривая эти темы, он использует риторический ход Белинского: противоречия человеческой жизни актуальны лишь для тех, кто принадлежит прошлому. Соответственно, Писарев «переписывает» литературных персонажей, чтобы показать, как уже существующие «реалисты» его критической фантазии способны легко преодолевать свои экзистенциальные проблемы в настоящем.
Реалистическая риторика, влиятельно проявившаяся в критике Писарева, выходила за пределы демократического сегмента русской прессы. Одним из наиболее заметных знаков этого процесса стало вступление М. Н. Каткова в полемику о Базарове в 1862 году. Противник «реальных критиков» «Современника» и «Русского слова», Катков годом ранее вел борьбу против «Антропологического принципа» Чернышевского, подчеркивая несостоятельность оппонента в обсуждении отношений между материальным и духовным аспектами человеческого опыта
В издании впервые вводятся в научный оборот частные письма публичных женщин середины XIX в. известным русским критикам и публицистам Н.А. Добролюбову, Н.Г. Чернышевскому и другим. Основной массив сохранившихся в архивах Москвы, Петербурга и Тарту документов на русском, немецком и французском языках принадлежит перу возлюбленных Н.А. Добролюбова – петербургской публичной женщине Терезе Карловне Грюнвальд и парижанке Эмилии Телье. Также в книге представлены единичные письма других петербургских и парижских женщин, зарабатывавших на хлеб проституцией.
Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.
Как в разных городах и странах отмечают День Победы? И какую роль в этом празднике играют советские военные памятники? В книге на эти вопросы отвечают исследователи, проводившие 9 мая 2013 г. наблюдения и интервью одновременно в разных точках постсоветского пространства и за его пределами — от Сортавалы до Софии и от Грозного до Берлина. Исследование зафиксировало традиции празднования 9 мая на момент, предшествующий Крымскому кризису и конфликту на юго-востоке Украины. Оригинальные статьи дополнены постскриптумами от авторов, в которых они рассказывают о том, как ситуация изменилась спустя семь лет.
В этой книге излагаются истории четырех олигархов: Бориса Березовского, Романа Абрамовича, Михаила Ходорковского и Олега Дерипаски — источником личного благосостояния которых стала Россия, но только Лондон обеспечил им взлет к вершинам мировой финансово-экономической элиты.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.