Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [112]
– О чем же спорили вы да сутырили столько времени? – сказал Патап Максимыч, обращаясь к артели. – Сулил я вам три целковых, об волочках и помина не было, у вас же бы остались. Теперь те же самые деньги берете. Из-за чего ж мы время-то с вами попусту теряли?
– А чтоб никому обиды не было, – решил дядя Онуфрий. – Теперича, как до истинного конца дотолковались, оно и свято дело, и думы нет ни себе, ни нам, и сомненья промеж нас никакого не будет. А не разберись мы до последней нитки, свара, пожалуй, в артели пошла бы, и это уж последнее дело… У нас все на согласе, все на порядках… потому – артель.
Патапу Максимычу ничего больше не доводилось, как замолчать перед доводами дяди Онуфрия[793].
Под вопрос ставится модель экономического роста, конвертирующая время в деньги. Ей противопоставляется устойчивое развитие, основанное на традиционном землепользовании и кредите социального доверия[794]. Встреча путников и лесорубов – это столкновение двух культурно-экономических моделей: «западнической» модернизации в сопряжении с (авантюрным) капитализмом (частный предприниматель Чапурин) и «славянофильской» артели как формы устойчивого традиционного хозяйства и общинной самоорганизации (избранный старейшина дядя Онуфрий)[795].
Таким образом, в ритуале торга и обмена достигается взаимопонимание культур. Закрепление достигнутого соглашения – это как бы культурная программа, производящая добавочную эстетическую ценность. В надбавку к услугам проводника Чапурин (и читатель) приобретает информанта, владеющего очень интересными герою этнографическими сведениями о заволжском золоте.
– Можно, господин купец, потому что «сказка – складка, а песня – быль», – ответил Артемий. – А ты слушай, что я про здешню старину тебе рассказывать стану: занятное дело, коли не знаешь.
‹…›
Вот, ладно, хорошо – высыпала та голытьба на Волгу, казаками назвалась… Атаманы да есаулы снаряжали легки лодочки косные и на тех на лодочках пошли по матушке по Волге разгуливать… Не попадай навстречу суда купецкие, не попадайся бояре да приказные: людей в воду, казну на себя!.. Веслом махнут – корабли возьмут, кистенем махнут – караван разобьют… Вот каковы бывали удальцы казаки поволжские… ‹…›
Ну, вот есаулы-молодцы лето на Волге гуляют, а осенью на Керженец в леса зимовать. И теперь по здешним местам ихние землянки знать… Такие же были, как наши. В тех самых землянках, а не то в лесу на приметном месте нажитое добро в землю они и закапывали. Оттого и клады[796].
Как оказывается, лесорубы, описанные до этого языком бытового реализма, пользуются мифопоэтическими художественными приемами для социальной консолидации. Жанры гармонично сосуществуют, как бы обогащая за счет друг друга собственные повествовательные ресурсы. Предания о заволжском золоте в конечном счете оказываются фольклором – языком самоописания местного сообщества. Замечательно, что он актуализируется в предпринятой купцом авантюре, в которой одновременно терпит крах старообрядческий извод модернизации и культурного ресурса. Вскрывается не только авантюра «паломника»: весь Красноярский скит, показавшийся Чапурину образцом «древлеблагочестия», оказывается прибежищем беглых каторжников и фальшивомонетчиков.
В развязке сюжета первой части романа Мельников-Печерский моделирует экономическое самоописание заволжского старообрядчества и в то же самое время разоблачает его. «Древлеблагочестие» оказывается западническим заимствованием «протестантской этики» с его индивидуальным предпринимательством, моделями экономического роста и авантюрным капитализмом – а также с фальшивомонетничеством и преступностью, напоминающей о заманчивых опасных окнах, вадьях и чарусах заповедных лесов.
Всему этому автор противопоставляет якобы естественную, народную модель традиционного землепользования. Лес оказывается вдвойне значимым ресурсом: он поддерживает и воспроизводит модели традиционного хозяйства, оберегающего экологическое равновесие, и служит основой внутренней культурной идентичности, сохраняющей общественное равновесие[797]. Обращаясь к искусству традиционного повествования, выходящего за пределы реалистического романа, «В лесах» воссоздает «зачарованный сад» как заповедную зону, хранящую реликтовые пережитки повествовательной, социальной и хозяйственной культуры.
Подводя итоги, можно проследить эволюцию лесного вопроса в литературе реализма.
Лес Тургенева – это лес, исчезающий под натиском капиталистических товарных отношений. На окраине этого леса ютятся исчезающие вместе с ним локальные социальные и хозяйственные практики. Они представляют собой пережиток – культурный резерв, подлежащий возобновлению художественными средствами романтизма.
Лес Толстого – это лес, уничтожающийся под натиском внешней экспансии и внутренней колонизации. Из этого следует радикальная критика накопления ценностей – будь это даже ценность повествовательной и культурной традиции, неизменно сопутствующая порабощению личности и внутренней колонизации. Толстой противопоставляет этому процессу проект устойчивого лесохозяйства: разведение саженцев и насаждение новых лесов, созидание новых социальных моделей и повествовательных приемов.
В издании впервые вводятся в научный оборот частные письма публичных женщин середины XIX в. известным русским критикам и публицистам Н.А. Добролюбову, Н.Г. Чернышевскому и другим. Основной массив сохранившихся в архивах Москвы, Петербурга и Тарту документов на русском, немецком и французском языках принадлежит перу возлюбленных Н.А. Добролюбова – петербургской публичной женщине Терезе Карловне Грюнвальд и парижанке Эмилии Телье. Также в книге представлены единичные письма других петербургских и парижских женщин, зарабатывавших на хлеб проституцией.
Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.
Как в разных городах и странах отмечают День Победы? И какую роль в этом празднике играют советские военные памятники? В книге на эти вопросы отвечают исследователи, проводившие 9 мая 2013 г. наблюдения и интервью одновременно в разных точках постсоветского пространства и за его пределами — от Сортавалы до Софии и от Грозного до Берлина. Исследование зафиксировало традиции празднования 9 мая на момент, предшествующий Крымскому кризису и конфликту на юго-востоке Украины. Оригинальные статьи дополнены постскриптумами от авторов, в которых они рассказывают о том, как ситуация изменилась спустя семь лет.
В этой книге излагаются истории четырех олигархов: Бориса Березовского, Романа Абрамовича, Михаила Ходорковского и Олега Дерипаски — источником личного благосостояния которых стала Россия, но только Лондон обеспечил им взлет к вершинам мировой финансово-экономической элиты.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.