Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [110]
Так говорят за Волгой. Старая там Русь, исконная, кондовая. С той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, – какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина. ‹…› Леса заволжанина кормят. Ложки, плошки, чашки, блюда заволжанин точит да красит; гребни, донца, веретена и другой щепной товар работает, ведра, ушаты, кадки, лопаты, коробья, весла, лейки, ковши – все, что из лесу можно добыть, рук его не минует. И смолу с дегтем сидит, а заплатив попенные, рубит лес в казенных дачах и сгоняет по Волге до Астрахани бревна, брусья, шесты, дрючки, слеги и всякий другой лесной товар. Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживал. Последнее дело в бурлаки идти! По Заволжью так думают: «Честней под оконьем Христовым именем кормиться, чем бурлацкую лямку тянуть». И правда[781].
«И правда»: подобные авторефлексивные заявления рассказчика, соглашающегося с народной молвой, как бы подчеркивают чувство «народного экономического реализма» – бытовой культуры, зашифрованной в фольклоре и расшифрованной, описанной и архивированной рассказчиком, этнографом-реалистом. В этой повествовательной экономике разнородные нарративные модусы – географическое описание, народное предание, описание народных промыслов и народная молва – предстают равноправными элементами всеобобщающего реализма. Фантастические сказочные элементы оборачиваются у Мельникова-Печерского такой же частью действительности, как и экономическая статистика. Ресурсы традиционных повествовательных традиций обретают новую жизнь в научно-административной повествовательной среде.
О принадлежности главного героя к старообрядчеству рассказчик упоминает в начале как бы вскользь: «Патап Максимыч с семьей старинки придерживался, раскольничал, но закоснелым изувером никогда не бывал. ‹…› Притом же у него расколом дружба и знакомство с богатыми купцами держались, кредита от раскола больше было»[782]. Тем самым обозначается основной повествовательный фон романа: культура и экономика старообрядчества[783]. Главная коллизия первой части романа заключается именно в том, что Чапурин, крепкий старообрядческий купец, поднявшийся на региональных рынках и промыслах, попадается на авантюру раскольничающего странника, который посулил ему золотые прииски в Заволжье, чтобы выманить у него крупную сумму. Чапурин, странник Стуколов и еще один посвященный в план купец, Дюков, отправляются зимой в Красноярский скит.
Намеченные в завязке мотивы и сюжетные линии достигают кульминации в 15‐й главе, под конец первой части романа. Открывается глава описанием глухих заволжских лесов, красот нетронутой природы и полускрытых опасностей этой экосистемы, закодированных в народных приметах и преданиях:
В лесах работают только по зимам. Летней порой в дикую глушь редко кто заглядывает. Не то что дорог, даже мало-мальских торных тропинок там вовсе почти нет; зато много мест непроходимых… ‹…› Но страшней всего «чаруса». Окно, вадью издали можно заметить и обойти – «чаруса» неприметна. ‹…› А ину пору видают середи чарусы болотницу, коль не родную сестру, так близкую сродницу всей этой окаянной нечисти: русалкам, водяницам и берегиням ‹…› Но горе тому, кто соблазнится на нечистую красоту, кто поверит льстивым словам болотницы: один шаг ступит по чарусе, и она уже возле него: обвив беднягу белоснежными прозрачными руками, тихо опустится с ним в бездонную пропасть болотной пучины…[784]
Рассказчик изящно переходит от описания природы к поданному через сказ фольклору, вскрывая тем самым их органическую взаимосвязь. Образ купавы отсылает к русалкам – излюбленному топосу романтизма («Лорелея» Гейне, «Тамара» Лермонтова, «Свитезянка» Мицкевича, «Ундина» Ла Мотт Фуке, Гоффмана и Лорцинга, «Русалка» Дворжака и т. п.). В образе русалки закодирована литературная мифология девственной природы – вожделенной, чарующей, обманчивой и опасной[785].
Обращаясь к фольклорно-романтическому мотиву, Мельников-Печерский подвергает его реалистическому прочтению, опирающемуся на естественно-научную поэтику. Подробное описание вегетации чарусов сопровождается сноской о растении купавка: «Болотные растения из породы ненюфаров (nymphea)». Тем самым мифологический ряд нимф-русалок-болотниц оказывается расколдован процедурами эколого-культурного толкования. Голос рассказчика почти не отмежевывается от народной молвы, сливаясь с ней, и при этом столь же уверенно владеет языком ботанической таксономии и государственной статистики.
В романе «В лесах» Мельников сплавляет разные повествовательные традиции и жанры, стирая иерархии и разграничения, однако не пародируя их, как того требует описанная Бахтиным внутренняя логика (реалистического) романа[786]. Пользуясь терминологией Бахтина, можно сказать, что уникальность романной конструкции Мельникова состоит в гармоничном сосуществовании жанров, повествовательных приемов и культурных традиций. Он как бы подвергает жанр реалистического романа вторичной эпической прививке. Согласно Беньямину, искусство повествования становится архаичным и начинает исчезать с распространением романной формы
В издании впервые вводятся в научный оборот частные письма публичных женщин середины XIX в. известным русским критикам и публицистам Н.А. Добролюбову, Н.Г. Чернышевскому и другим. Основной массив сохранившихся в архивах Москвы, Петербурга и Тарту документов на русском, немецком и французском языках принадлежит перу возлюбленных Н.А. Добролюбова – петербургской публичной женщине Терезе Карловне Грюнвальд и парижанке Эмилии Телье. Также в книге представлены единичные письма других петербургских и парижских женщин, зарабатывавших на хлеб проституцией.
Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.
Как в разных городах и странах отмечают День Победы? И какую роль в этом празднике играют советские военные памятники? В книге на эти вопросы отвечают исследователи, проводившие 9 мая 2013 г. наблюдения и интервью одновременно в разных точках постсоветского пространства и за его пределами — от Сортавалы до Софии и от Грозного до Берлина. Исследование зафиксировало традиции празднования 9 мая на момент, предшествующий Крымскому кризису и конфликту на юго-востоке Украины. Оригинальные статьи дополнены постскриптумами от авторов, в которых они рассказывают о том, как ситуация изменилась спустя семь лет.
В этой книге излагаются истории четырех олигархов: Бориса Березовского, Романа Абрамовича, Михаила Ходорковского и Олега Дерипаски — источником личного благосостояния которых стала Россия, но только Лондон обеспечил им взлет к вершинам мировой финансово-экономической элиты.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.