Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [109]
Лес, как и русский солдат, превращается тем самым в сырье, обеспечивающее продвижение военно-колониальной машины. Лес является одновременно и ресурсом, и резервуаром – ресурсной базой, на которой основывается как внешняя экспансия, так и внутренняя колонизация Российской империи[770].
Это, кажется, осознал Толстой во время Кавказской войны: вернувшись в Ясную Поляну, он направляет свои усилия на осуществление либерального проекта в жизненной и экономической сфере, в одной отдельно взятой деревне. Он задается вопросом о внутренней свободе от властей и – едва ли не в большей степени – от общественного мнения. Устраивая деревенскую школу, он разрабатывает проекты освобождения крестьян и народной педагогики[771].
Кроме того, он сажает леса и даже пишет проект либеральной модернизации лесного хозяйства[772]. Видя очевидную несостоятельность государственного лесоводства, он предлагает министру государственных имуществ переложить ответственность за засадку вырубленных лесов на частных предпринимателей, занимающихся лесопереработкой[773]. Экологическое понятие устойчивости (Nachhaltigkeit) изначально появилось именно как лесохозяйственный термин в работе Ханса Карла фон Карловица «Sylvicultura oeconomica» (1713) и легло в основу немецкой школы лесоводства[774]. В частности, Толстой советовался по поводу своих лесных проектов с известным лесоводом Хансом Майером, создавшим в селе Моховом Тульской губернии образцовый питомник[775]. Писатель противопоставляет «рубке леса» и практикам внутренней колонизации либеральный план устойчивого лесопользования, который можно рассматривать как двойной залог внутренней свободы и сохранности литературного стиля. Выкорчевывая «заезженные» литературные штампы (и романтические, и реалистические), Толстой создает с помощью остранения новые посадки индивидуального письма.
Кроме того, Толстой составил отдельный план по восстановлению и насаждению «Тульских засек» вблизи Ясной Поляны – тех самых лесов, в которых отчасти происходит действие тургеневских «Записок охотника»[776]. Тургенев, однако, не воспринял лесохозяйственные и педагогические увлечения Толстого всерьез. Известно его письмо Анненкову:
Удивили вы меня известием о лесных затеях Толстого! Вот человек! с отличными ногами непременно хочет ходить на голове. Он недавно писал Боткину письмо, в котором говорит: «Я очень рад, что не послушал Тургенева, не сделался только литератором». В ответ на это я у него спрашивал – что же он такое: офицер, помещик и т. д.? Оказывается, что он лесовод. Боюсь я только, как бы он этими прыжками не вывихнул хребта своему таланту[777].
Заняв устойчивую позицию аристократа-агрария, Толстой создает в Ясной Поляне лабораторию – хозяйственную и культурную. Он независим от интеллектуальных течений общества, но принимает на себя ответственность за руководство общиной: как в прямом смысле, возложив на себя обязанности мирового посредника (эта должность был создана в ходе аграрной реформы), так и в переносном, создавая в Ясной Поляне коммуну «толстовцев» – общину единомышленников, противопоставленную фрагментированному безликому обществу (Gemeinschaft Фердинанда Тенниса[778]).
Хотя проект деревенской школы скоро (уже ко времени написания «Войны и мира») заглох, выполнив свою функцию, лесохозяйственные проекты Толстой не оставлял на протяжении всей жизни, на века преобразив природный ландшафт Ясной Поляны[779]. Вместе с нерукотворным он создал себе и рукотворный памятник.
В отличие от Тургенева и Толстого, Мельников-Печерский открыл российской общественности другой лес, заволжский – бескрайний и дикий, но вместе с тем культурно разнообразный, населенный разными этническими и социальными группами[780]. Мельников-Печерский четко, со статистической аккуратностью чиновника и этнографа, уловил в романе «В лесах» исчезающее под натиском железных дорог и пароходов многообразие культур и хозяйственных традиций Заволжья. Этот эколого-культурный биотоп подвергся под пером автора вторичной и окончательной, литературной консервации. «В лесах» – это обширный, несколько хаотичный архив, содержащий в себе почти сырой этнографический материал, статистические данные, исторические материалы и – в одном ряду с ними – подлежащий литературной обработке фольклор. Разнообразие стилистических приемов отражается во множестве сюжетных линий, разбегающихся в разные стороны, как лесные тропинки.
Разворачивая перед читателем в начале романа панораму Заволжья и вырисовывая главного персонажа, Патапа Максимовича Чапурина, рассказчик как бы подчеркивает экосоциальный баланс, некий симбиоз между природными богатствами заволжских лесов и их традиционным пользованием. Здесь одновременно обнаруживается и «русскость» Заволжья, и его свобода от внутренней колонизации Центральной России:
