Русский мат. Поэмы XVIII–XXI вв - [27]

Чтоб дать вам вкратце представленье

О роде-племени Луки.

Весь род Мудищевых был древний,

И предки нашего Луки

Имели вотчины, деревни

И пребольшие елдаки.

Из поколенья в поколенье

Передавались те хуи, -

Как бы отцов благословенье,

Как бы наследие семьи.

Один Мудищев был Порфирий,

При Иоанне службу нес

И, поднимая хуем гири,

Порой смешил царя до слез.

Покорный Грозного веленью,

Елдой своей, без затрудненья

Он раз убил с размаху двух

В опале бывших царских слуг.

И даже он царю наскучил,

И грозный враг его замучил:

К коню за яйца привязал

И прах по полю разметал.

Второй Мудищев звался Саввой -

Картечью шведов угощал,

А после боя под Полтавой

Он хуем пушки прочищал.

Да, славная была картина,

Когда домой он приезжал,

И все три четверти аршина

Своей супруге заправлял.

При матушке Екатерине,

Благодаря своей хуине

Известен был Мудищев Лев,

Красавец, генерал-аншеф.

Вот вам еще один набросок,

Чем славен был наш генерал,

Без всякого смущения в доску

Он хуем гвозди забивал.

За удалые эти штуки

Ему вручала прямо в руки

Крест золотой сама царица,

Решившись с ним совокупиться.

Сказать по правде — дураками

Мудищевы всегда слыли

Зато большими елдаками

Они похвастаться могли.

Но все именья, капиталы,

Спустил Луки распутный дед,

И наш Лукаша, бедный малый,

Был неимущим с детских лет.

Судьбою не был он балуем,

И про него сказал бы я:

Судьба его снабдила хуем,

Не давши больше ни хуя!

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Одевши нищего бедняжку,

Карету сводня наняла.

И усадив туда Лукашку

К вдовице еться повезла.

Настал уж вечер дня другого.

Купчиха гостя дорогого

В гостиной с нетерпеньем ждет,

А время медленно идет.

Пред вечерком она подмылась

В пахучей розовой воде,

И смазала на всякий случай

Губной помадой по пизде.

Хотя всякий хуй ей был не страшен,

Но тем не менее, в виду

Такого хуя, как Лукашкин,

Она боялась за пизду.

Был вечер, тихо, люди спали,

На небо выплыла луна,

А вдовьи груди трепетали,

Возбуждена была она.

Но чу! — Звонок! О миг желанный!

Прошла еще минута, две -

И гость явился долгожданный -

Лука Мудищев — ко вдове.

Пред ней стоял, склонившись фасом,

Дородный, видный господин.

И произнес пропитым басом:

"Лука Мудищев, дворянин."

Вид он имел молодцеватый:

Причесан, тщательно побрит,

Одет в костюм щеголеватый,

Не пьян, но водкою разит.

"Ах, очень мило… Я так много

О Вашем слышала…" — вдова

Как бы смушалася немного

Сказать последние слова.

“Да, мог бы смело похвалиться

Природным даром я своим,

Но лучше в деле убедиться,

Чем доверять словам чужим.”

“Мужчин я много повидала,

Скажу вам прямо, милый друг,

Но очень редко испытала

Я радость трепетных минут.

А мне так хочется забыться

В объятьях страстных трепеща,

Кончая, в судорогах биться

Как рыбка на краю пруда.

Мужчины разные бывают,

Есть те, что в страсти забывают

О даме нежной, и любя,

Лишь ублажают все себя.”

“А я, имея с девой дело,

Всегда стараюсь так воткнуть,

Чтоб сердце у неё замлело,

И не могла она вздохнуть.”

Но тут Лука чуть-чуть слукавил,

Он не сказал, не выдал дум,

Что дважды в юности заправил

Свой хуй смертельно девам двум.

“Люблю с протяжкой отъебнуться,

И в перерыве прихлебнуть

Чуток отменного винца,

А там ебать уж до конца.”

И, продолжая в том же смысле,

Усевшись рядышком болтать,

Они одно держали в мыслях —

Скорей бы еблею начинать.

Чтоб не мешать беседе томной,

Нашла Матрена уголок,

Уселась там тихонько, скромно,

И принялась вязать чулок.

И находясь вблизи с Лукою,

Не в силах снесть сердечных мук,

Полезла вдовушка рукою

В карман его широких брюк.

И под ее прикосновеньем

Хуй у Луки воспрянул в миг,

Как храбрый воин пред сраженьем, —

Могуч, и грозен, и велик.

Нащупавши елдак, купчиха,

Мгновенно вспыхнула огнем

И прошептала нежно, тихо,

К нему склонясь: "Лука, пойдем!"

Вошли во спаленку вдовицы,

В углу — кровать и две свечи,

Стоит неполный жбан водицы

И круглый тазик для мочи.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

И вот вдова вдвоем с Лукою,

Она и млеет, и дрожит,

И кровь ее бурлит рекою,

И страсть огнем ее палит.

Срывает башмаки и платье,

Рвет в нетерпеньи пышный лиф

И, обе сиськи обнажив,

Зовет Луку в свои объятья.

Мудищев тоже разъярился

И на купчиху устремился

Тряся огромною елдой,

Как смертоносной булавой.

И бросив на кровать с размаху,

Заворотил на ней рубаху,

Ее схватил он поперек,

И хуй всадил ей между ног.

Но тут игра плохая вышла -

Как будто ей всадили дышло!

Купчиха начала кричать

И всех святых на помощь звать.

Она кричит — Лука не слышит,

Она еще сильней орет,

Лука, как мех кузнечный дышит,

И все ебет её, ебет!

Услышав крики эти, сваха

Спустила петлю у чулка,

И шепчет, вся дрожа от страха:

"Ну, знать, заеб ее Лука!"

Но через миг, собравшись с духом,

С чулком и спицами в руках,

Спешит на помощь легким пухом

И к ним вбегает впопыхах.

И что же зрит? Вдова стенает,

От ебли выбившись из сил,

Лука же жопу заголил,

И жертву еть все продолжает.

Матрена, сжалясь над вдовицей,

Спешит помочь такой беде

И ну колоть вязальной спицей

Луке то в жопу, то в муде.

Лука воспрянул львом свирепым,

Матрену на пол повалил

И длинным хуем, точно цепом,

По голове её хватил.

Но тут Матрена изловчилась,

Остатки силы напрягла,

Луке в муде она вцепилась

И напрочь их оторвала.

Взревел Лука и тут старуху

Своей елдой убил, как муху,

Еще с минуту постоял

И сам бездыханный упал.

ЭПИЛОГ

Наутро там нашли три трупа:

Вдова, разъебана до пупа,