Русский мат. Оды XVIII-XXI вв - [14]

Аспазия ж Алкивиаду

Нередко давывала сзаду,

Лишь оставались бы муде,

А хуй пусть весь торчит в манде.

Кто был в кунсткамерах столичных,

Из тех, конечно, знает всяк,

Что много есть там штук античных,

О них скажу без всяких врак.

Вот светоч тут во форме хуя,

А вот Приапова статуя,

Нутро которого яец

Коробкой служит для колец;

Вот амфоры с фигурной крышкой,

На ней Сатир с торчащей шишкой;

Для стиля вот футляр-елда,

А вот елейница-пизда.

Не помню: в Вене иль в Берлине,

В натуре или на картине

Хранился редкий древний щит,

Там представлялся Трои вид:

Стояла стража на стенах,

Вдали же, в греческих шатрах,

Вожди ебали пленных дев,

На хуй воинственно их вздев.

В одной палатке был Ахилл,

Он по пизде тогда грустил:

Агамемнон ее отнял —

И витязь доблестный вздыхал.

Здесь также зрелся Менелай,

Он, потеряв в Елене рай

Восторгов, этак от тоски

Ярил, схвативши в две руки,

Свой толстый как полено кляп.

Тут воины ебали баб

В различных позах по шатрам,

Да то же было в Трое: там

Вдали виднеется Парис,

С Еленою они сплелись

И наслаждались наповал;

И Гектор тоже не дремал,

С женой прощаяся своей;

Его огромнейших мудей

Страшась, ебливая жена,

Лишиться, грустию полна,

Их держит трепетной рукой:

Так Андромаха мужа в бой

Не отпускала от себя,

Ебаться страстно с ним любя.

И много сцен было на том

Щите рельефном дорогом.

Виднелся здесь и лютый Марс,

Минерву там ебал Аякс,

Лежал он сверху, а под низ

Пробрался хитростный Улисс,

Кусок поуже отыскал,

Афину в жопу он ебал.

Но что за странная картина?

Меркурий, Зевса посланец,

Венеру нежит до яец,

Поставив раком. Вот скотина!

А в стороне стоит Амур,

Всех поощряя этих дур.

Тот щит был взят Наполеоном —

С тех пор он без вести пропал,

Вазари лишь учебным тоном

О нем статью нам написал.

Царь Македонский, сын Филиппа,

До бабьего был лаком сипа,

Нередко жопы раздирал.

Ах, побери его провал!

У богача лидийца Креза

Дыра бывала у портшеза,

Куда он опускал свой кляп,

Которым еть не мог он баб;

Себе он выписал слоних

И только их ебал одних.

Когда до Капуи добрался

Победоносно Аннибал,

Весь штаб его там так ебался,

Что, видя то, и он ебал.

Сей черномазый африканец,

Отбросив меч и снявши ранец,

Схвативши свой почтенный кляп,

Ярил во ожиданьи баб.

И вот отборные девицы,

Матроны важные римлян

Влекли отвсюду: из столицы,

Из ближних и далеких стран.

Пока бесстрашные купчины

Свои точили елдачины,

Рим знаменитый не дремал —

И побежден был Аннибал.

Краса античного театра,

Когда бы на него взошла,

Царица-шлюха Клеопатра

Себе приличный хуй нашла;

В объятиях ее Антоний,

Достойный смеха и ироний

Легионариев своих,

Заснул — и рок его постиг.

Рим, торжествующий, надменный,

Оставив праотцев завет,

Рабами-греками растленный,

Дождался неисчетных бед.

Заглохнул форум знаменитый,

Трибун умолкнул навсегда,

И благо общее забыто,

И потеряла честь пизда.

Дидаскалы из греков скоро

Там педерастию ввели,

Не снесши этого позора,

Матроны блядовать пошли.

И посреди тех оргий блядских

Спасти Рим вольность не умел:

Ряд императоров солдатских

На шею миру игом сел.

Тут блядовство пошло на диво,

Что разве в сказках рассказать,

И счастие, что в век ебливый

Венеры было не слыхать.

Читал я в гидах иностранных,

Чтоб в Кельне осмотреть собор,

Где в переходах склепов странных

Сидит нетленно до сих пор

Карл I, прозванный Великим,

Который веру саксам диким

Мечом нещадным навязал

И этим миру показал

Ряд подражательных явлений,

Чрез что и славится как гений.

И вот нетленно он сидит,

От носа вверх на пол-аршина

Елдак его горе торчит…

Что значит царская шматина!

Но духовенство деньги любит

И знаменитый хуй сей губит.

Для ладонок, как талисман,

Его немилосердно стружит

И с богомольцев за обман

Берет наживу и не тужит —

Вот тысяча уж с лишком лет,

А хую убыли все нет.

У папы Юлия II

Была ученая корова,

Манда ее была гола

И папе этому мила.

Из хроник видно, что, бывало,

Она ему и поддавала

В то время, как играл орган,—

Так что из самых дальних стран

Католики толпой стекались

И ебле этой удивлялись.

Благоговейно и пристойно

Архидиакон хвост держал,

Когда по такту, мерно, стройно

Святой отец ее ебал,

С главы отбросив колпачок,

К корове легши под бочок.

И не один на диво кляп

Бывал еще у многих пап.

А у Ричарда Сердце Львино

Была отменная шматина;

Меч сокрушив, сломив копье,

Ее он обращал в дубье

И бил нещадно сарацин

Среди неведомых пустынь.

Тож Барбаросса Фридрих, славный,

Имел в штанах елдак исправный,

И пылкой яростью томим,

Как воевал Ерусалим —

В свое не возвратился царство,

А принял там магометанство,

Чтоб жен с полтысячи иметь

И их беспрекословно еть.

Зрю Генриха я Птицелова

(Охотник знаменитый был),

Он часть из своего улова

Для пап нисколько не щадил.

В грехах ебливых разрешенье

Он ежегодно получал,

И в мире не было творенья,

Какого б муж сей не ебал,

Лишь только б засадить елдак,

А там наверно будет смак.

А вот XIV счетом

Людовик: тот с рогатым скотом

Сойтися не пренебрегал,

Жену оставив и любовниц,

Он подговаривал коровниц

Водить телушек и ебал

Скотин с немалым наслажденьем.

Но мир не обладал уменьем

В то время оспу прививать,

И королю околевать

От сей заразы привелось

В то время, как совсем зашлось.

Великий Петр раз в пьяном виде

Мощь хуя своего на жиде,

Быв в Польше, миру заявил:

Он в ухо так его хватил

Наотмашь хуем, что еврей

Не прожил даже и трех дней.