Русский мат - [10]

ОДА ПРИАПУ

(Фрагмент)

Приап, правитель пизд, хуев,

Владетель сильный над мудами,

Всегда ты всех ети готов,

Обнявшись ты лежишь с пиздами,

Твои хуй есть рог единорога,

Стоит бесслабно день и ночь,

Не может пизд отбить он прочь,

Столь ревность их к нему есть многа.

Меж белых зыблющихся гор,

В лощине меж кустов прелестных

Имеешь ты свой храм и двор,

В пределах ты живешь претесных,

Когда толпы хуев идут,

Венчавши каждый плешь цветами,

Плескают вместо рук мудами,

На жертву целок-пизд ведут.

Твой храм взнесен не на столбах,

Покрыт не камнем, не досками,

Стоит воздвигнут на хуях,

И верх укладен весь пиздами.

Ты тут на троне, на суде

Сидишь, внимаешь пизд просящих,

Где вместо завесов висящих

Вкруг храма все висят муде.

И что за визг пронзает слух,

И что за токи крови льются,

Что весел так приапов дух

Все целки перед ним ебутся.

Тут каждый хуй в крови стоит,

Приапу в честь пизды закланны,

В слезах, в крови лежат попранны,

Но паки их Приап живит.

Подобятся хуи жрецами,

Внутрь пизд пронзенных проницают,

И секеля коснувшись там,

Беды велики предвещают

Пиздищам старым и седым,

Затем, что рот разинув ходят,

Хуям, что трепет, страх наводят,

Что тлеть их будет вечно дым.

Но самым узеньким пиздам,

Которы губы ужимают

И сесть боятся вплоть к мудам,

Беды ж велики предвещают,

Что толстый хуй их будет еть,

Длинною до сердца достанет,

Как шапку, губы их растянет,

Тем будут бедные ширеть.

Хуи, предвестники злых бед,

Жрецы ебливого Приапа,

Се идет к вам хуй дряхл и сед,

Главу его не кроет шляпа,

Лишь ранами прикрыта плешь,

Трясется и сказать вас просит,

Когда смерть жизнь его подкосит,

Затем он к вам сто верст шел пеш.

Приап, узрев его, и сам

Ему почтенье изъявляет;

Велика честь седым власам

— Его он другом называет.

Ударил плешью в пуп себе,

Тряхнул мудами троекратно,

Потряс он храм весь тем внезапно

— А все, хуй старый, для тебя.

— Скажи, старик, — Приап вещал,

— Ты сделал ли что в свете славно?

Кого ты, где и как ебал,

Ебешь ли нынче ты исправно?

Коль храбр ты в жизни своей был,

Твой шанкр стереть я постараюсь,

Твой век продлить я обещаюсь,

Чтоб столько ж лет еще ты жил.

КОЗА И БЕС

Случилося козе зайти когда-то в лес.

Навстречу бес

Попался животине.

По этакой причине

Коза трухнула,

Хвостом махнула,

Вернула рожками,

Дрыгнула ножками

И ненарочно,

Только точно,

Попала к черту на елдак

И слезть с него не знала как.

С такова страху

Усрала и рубаху.

Вертит дырой —

У черта хуй сырой,

Ебет как пишет,

Коза чуть дышит,

Визжит, блюет и серит,

А черт ни в чем козе не верит.

К мудям подвигает

И прижимает.

Наебся бес

И скрылся в лес.

На козий крик

Сбежались в миг

Все звери и медведь

И стали козу еть.

Еб волк ее и заяц,

Потом Зосима-старец

И все монахи

С сермяжными рубахи.

Потом гады и птицы

В пизду козе совали спицы.

ОТГОВОРКА

Увидевши жена, что муж другу ебет,

Вскричала на него: — Что делаешь ты, скот?

Как душу обещал любить меня ты, плут!

— То правда, — муж сказал, — да душу ж не ебут!

АННЕ

Труды дают нам честь и похвалу.

На свет Трудом восходит вверх могущество героя,

Любовь от всех приобрела Анет,

За то, что хорошо она ебется стоя.

Александр Пушкин ТЕНЬ БАРКОВА

1.

Однажды зимним вечерком

В бордели на Мещанской

Сошлись с расстриженным попом

Поэт, корнет уланский,

Московский модный молодец.

Подьячий из Сената

Да третьей гильдии купец,

Да пьяных два солдата.

Всяк, пуншу осушив бокал,

Лег с блядью молодою

И на постели откатал

Горячею елдою.

2.

Кто всех задорнее ебет?

Чей хуй средь битвы рьяной

Пизду кудрявую дерет

Горя как столб багряный?

О землемер и пизд и жоп,

Блядун трудолюбивый,

Хвала тебе, расстрига поп,

Приапа жрец ретивый,

В четвертый раз ты плешь впустил,

И снова щель раздвинул,

В четвертый принял, вколотил

И хуй повисший вынул!

3.

Повис! Вотще своей рукой

Ему милашка дрочит

И плешь сжимает пятерней,

И волосы клокочет.

Вотще! Под бешеным попом

Лежит она, тоскует

И ездит по брюху верхом,

И в ус его целует.

Вотще! Елдак лишился сил,

Как воин в тяжей брани,

Он пал, главу свою склонил

И плачет в нежной длани.

4.

Как иногда поэт Хвостов,

Обиженный природой,

Во тьме полуночных часов

Корпит над хладной одой,

Пред ним несчастное дитя

— И вкривь, и вкось, и прямо

Он слово звучное, кряхтя,

Ломает в стих упрямо,

— Так блядь трудилась над попом,

Но не было успеха,

Не становился хуй столбом,

Как будто бы для смеха.

5.

Зарделись щеки, бледный лоб

Стыдом воспламенился,

Готов с постели прянуть поп,

Но вдруг остановился.

Он видит — в ветхом сюртуке

С спущенными штанами,

С хуиной толстою в руке,

С отвисшими мудами

Явилась тень — идет к нему

Дрожащими стопами,

Сияя сквозь ночную тьму

Огнистыми очами.

6.

"Что сделалось с детиной тут?"

Вещало привиденье.

— "Лишился пылкости я муд,

Елдак в изнеможеньи,

Лихой предатель изменил,

Не хочет хуй яриться".

"Почто ж, ебена мать, забыл

Ты мне в беде молиться?"

— "Но кто ты?" — вскрикнул Ебаков,

Вздрогнув от удивленья.

"Твой друг, твой гений я — Барков!"

Сказало привиденье.

7.

И страхом пораженный поп

Не мог сказать ни слова,

Свалился на пол будто сноп

К портищам он Баркова.

"Восстань, любезный Ебаков,

Восстань, повелеваю,

Всю ярость праведных хуев

Тебе я возвращаю.

Поди, еби милашку вновь!"

О чудо! Хуй ядреный

Встает, краснеет плешь, как кровь,

Торчит как кол вонзенный.

8.

"Ты видишь, — продолжал Барков,

Я вмиг тебя избавил,