Русские - [116]

По-видимому, именно эта отрезанность от мира, ощущение заброшенности более, чем что-либо другое, заставляет молодежь покидать деревню. Мне вспоминается один солнечный осенний день в небольшом городке Пасанаури в Советской Грузии, примерно в 96 км от Тбилиси. Время мертвым грузом висело над этим городком, расположенным в горах Кавказа, как это бывает в американских Аппалачах. Деревенские старики собрались на похороны и стояли группами вдоль главной улицы, ведя досужие разговоры. Какой-то мальчишка бегал по улице, показывая соседям лису, попавшую в его капкан. Чья-то корова взобралась на ступеньки гостиницы Интуриста, организующей для иностранцев поездки в горы, и сторожу пришлось трижды отгонять от входа упрямое животное. В соседнем квартале женщины в темных платках копались в каком-то белье, продававшемся в уличном ларьке; некоторые рассматривали новую партию помятых алюминиевых кастрюль в местном универмаге. У одного из каменных домов я разговорился с молодым грузинским рабочим, парнем с квадратной челюстью, приехавшим из Тбилиси, куда он удрал некоторое время назад из этого городка. Там, в Тбилиси, на заводе он зарабатывает всего 135 долларов в месяц, тогда как его отец, плотник в Пасанаури, — вдвое больше, и официально, и налево. «Правда, — продолжал парень, — прочные каменные дома в Пасанаури, хотя и не имеют водопровода, просторнее государственных квартир в Тбилиси, и когда в Пасанаури, являющемся частью Солнечной Грузии, в садах и виноградниках поспевает обильный урожай фруктов и винограда, из которого приготовляют грузинские вина и коньяки, некоторые сельские жители могут заработать достаточно для покупки автомобиля. Зато на заводе, — сказал он, просветлев, — вы имеете дело с техникой, а здесь только со своими руками. В Тбилиси есть рестораны, девушки, разные развлечения. Тбилиси — современный город, а здесь нечего делать, и развлечений нет никаких», — нахмурился парень. Затем, поглядев пристально вверх, на голые деревья и длинные ряды гор, сверкающих по обе стороны долины, добавил: «Тут нет даже кинотеатра. Ничего. Здесь нечего делать, только охотиться и пить».

Те же слова я слышал повсюду. Геннадий, образованный человек в возрасте немногим более тридцати лет, чувствовал, что сходит с ума в совхозных деревнях под Ленинградом. «В совхозах грязь, непроезжие дороги, вы все время ходите в сапогах, — жаловался он. — Это надоедает. Ужасно надоедает! А ведь речь идет о совхозе, расположенном лишь в двух часах езды от Ленинграда! Есть у нас клуб, — продолжал он, — в старом деревянном доме, но в нем сыро, холодно, а фильмы крутят старые, которые вы уже видели дважды или даже четыре раза. Все там, как говорится, «под этим делом» — пьяные. Молодые предпочитают ездить в кино в Ленинград. Ходить по городу не в сапогах, а в туфлях! Чтобы хоть почувствовать себя не животным, а человеком. В городе вы чувствуете себя человеком».

Учитывая эти настроения, приходится лишь удивляться тому, что из деревень бежит сравнительно мало людей. Это объясняется не только административными ограничениями, но и консерватизмом русского крестьянства и его связями с землей, хотя ведущие писатели современной «деревенской школы», такие, как Федор Абрамов и Борис Можаев, превозносящие долготерпение, высокие нравственные качества крестьянства и напоминающие о его лишениях и тяготах, пишут, что многие крестьяне чувствуют отчужденность от земли, и земля осиротела. По-видимому, имеется в виду, что крестьяне не питают привязанности к колхозным полям. Официальные партийные деятели громко жалуются, хотя и в менее литературном стиле, на то, что колхозники плохо работают на колхозных полях и урывают до одной трети рабочего времени для возделывания своих приусадебных участков.

С целью разрешения этой и других хронических проблем советского сельского хозяйства партия инвестировала в него огромные суммы — примерно 150 млрд. долларов за 1971–1975 гг., особенно в грандиозные программы, которые будут способствовать широкой индустриализации сельского хозяйства. В некоторых отношениях возрастающее использование искусственных удобрений и современных ирригационных систем дает положительные результаты. Урожаи хлопка достигли рекордных величин, и даже в неурожайные годы, когда Москва вынуждена была закупать хлеб у Америки, урожаи зерновых были на 10–15 млн. тонн выше, чем при Хрущеве. Новая политика Брежнева в середине 70-х годов была направлена на укрупнение колхозов, в которых строительство, животноводство и другие отрасли хозяйства будут развиваться на единой промышленной основе. Вторым планом Брежнева, подобным хрущевскому плану освоения целины, была программа, предусматривающая вложение 35 млрд. рублей (около 48 млрд. долларов) для возрождения запущенных в течение долгих лет сельскохозяйственных земель Центральной России, тех земель, которые называют Нечерноземной зоной. Один журналист рассказывал мне, что этот план был принят по настоянию «русофильской» части Политбюро, в которую входят Михаил Соломенцев, председатель Совета Министров Российской Федерации, и Дмитрий Полянский, министр сельского хозяйства. В конечном счете, обе программы, по-видимому, направлены не только на индустриализацию сельского хозяйства, но и на уменьшение значения приусадебных участков.