Русские фамилии - [148]
Итак, если в одних случаях придают фамилии окончание ‑ский/‑цкий с тем, чтобы она воспринималась как дворянская (Разумовский) или духовная (Тредиаковский), то в других случаях стремятся избавиться от этого окончания с тем, чтобы фамилия не воспринималась как украинская (Линицкий).
Фамилии на ‑ский/‑цкий в ряде случаев обнаруживают колебания в ударении, причем в одном из вариантов ударение всегда приходится на предпоследний слог. Так, например, наряду с произношением Му́соргский известно произношение Мусо́ргский; наряду с произношением Ке́ренский приходится слышать и произношение Кере́нский[57]. При этом известны случаи, когда ударение переходит на предпоследний слог: так, отца известного военного историка А. И. Михайло́вского-Данилевского (1790—1848) звали Миха́йловским-Данилевским[58]. Вместе с тем, в XIX в. фамилии на ‑ский/‑цкий с ударением на предпоследнем слоге могут восприниматься как полонизированные, и это может обусловливать искусственное изменение ударения; напомним, что претензия на великорусское происхождение фамилии с таким окончанием фактически означает претензию на происхождение аристократическое (см. выше). Так, в конце XIX в. возникает, по-видимому, произношение Достое́вский: по свидетельству Е. П. Карновича, «сочувственники покойного Достоевского, желая обрусить вполне его прозвание, называют его Достое́вской»[59]; место ударения имеет здесь такое же значение, как и окончание ‑ой, о котором говорилось выше[60].
Фамилии на‑ов/‑ев. Если фамилии на ‑ский/‑ской (‑цкий/‑цкой) могли быть противопоставлены всем прочим фамилиям как специфически дворянские, то фамилии на ‑ов/‑ев могли сходным образом противопоставляться фамилиям прозвищного типа, т. е. вообще не имеющим какого бы то ни было специального окончания. Так, персонаж комической оперы Я. Б. Княжнина «Сбитенщик» (ок. 1783 г.) Волдырев, который характеризуется как «купец, переселившийся в Петербург из другого города, где он назывался Макеем», заявляет: «…я из своей отчизны переселился в Питер, и к старинному имени приклеил новое прозвание, которое, по обычаю прочей нашей братьи охотников дворяниться, кончится на ов»[61]. Совершенно так же в романе П. И. Мельникова-Печерского «В лесах» крестьянин Алексей Лохматый, переехав в город и записавшись в купеческое сословие, превращается из Лохматого в Лохматова: «…он теперь уж не Лохматый, а Лохматов прозывается. По первой гильдии…»[62]. Надо иметь в виду, что у крестьян в это время обычно не было фамилий в собственном смысле, а были прозвища, которые имели более или менее индивидуальный характер и во всяком случае могли восприниматься как индивидуальные наименования. Наличие фамилии, тем самым, оказывается социально значимым, оно выступает как социальный признак, характеризующий прежде всего дворянское сословие; естественно, что купцы в этих условиях могли подражать дворянам («дворяниться», как выражается купец у Княжнина)[63].
Вообще, в условиях, когда фамилиями обладают не все, наличие фамилии приобретает очевидную социальную значимость. Вместе с тем, фамилия противопоставляется прозвищу как родовое наименование — индивидуальному. Поскольку индивидуальное наименование (прозвище) характеризует конкретное лицо, актуальным оказывается его непосредственное значение; напротив, значение родового наименования, т. е. фамилии — собственно говоря, ее этимология — как правило, вообще не воспринимается. Так, прозвище Седой как признак индивида ассоциируется с сединой; ничего подобного не происходит между тем, с фамилией Седов; и т. п. Тем самым, стремление избавиться от прозвища в каких-то случаях может быть связано со стремлением избавиться от тех семантических ассоциаций, которые в нем (прозвище) заложены.
Мы говорили о случаях превращения прозвища в фамилию. Возможны, однако, и другие случаи — превращение фамилии в прозвище; при этом, как правило, понижается социальный статус именуемого лица и может актуализоваться значение прозвища. Так, в 1689 г. Сильвестр Медведев — известный книжник и справщик московского Печатного двора — за участие в заговоре Шакловитого, согласно документальному свидетельству, «лишен был образа [иноческого] и именования: из Сильвестра Медведева стал Сенка Медведь»[64]. Итак, ставши расстригой, он получает свое прежнее имя (Семен), которое он имел до того, как стал монахом; но одновременно он лишается своей фамилии (Медведев), которое превращается в значимое прозвище (Медведь), — это соответствует резкому понижению социального статуса Медведева, который вскоре после того был приговорен к смертной казни[65]. Сходным образом, когда Иван Грозный казнил князя Андрея Овцына, последний, по свидетельству современника (Генриха Штадена) был «повешен в опричнине на Арбатской улице; вместе с ним была повешена живая овца»
