Русские фамилии [заметки]

1

Лихачев Н. П. Государев родословец и Бархатная книга. — В кн: «Известия Русского генеалогического общества», СПб, 1900, вып. 1, с. 58.

2

Здесь и далее в тех случаях, когда значение прозвища ясно из самой фамилии, его объяснение не дается. — Прим. перев.

3

Акты феодального землевладения и хозяйства. Т. II. Москва, 1956, с. 58.

4

Возможно, это связано с широким распространением в русских сказках козы, как одного из главных действующих лиц. — Прим. перев.

5

«Тысячная книга 1550 г.». М.—Л., 1950, с. 155.

6

«Юбилейный сборник имп. Санкт-Петербургского археологического института, 1613—1913». С.‑Петербург, 1913, с. 53.

7

Там же, с. 23.

8

«Новгородские писцовые книги», VI, с. 872, 873, 879, 880, и т. д.

9

Лихачев Н. П. Редкие дворянские прозвища. — «Известия русского генеалогического общества», I, 1900, с. 158.

10

«Тысячная книга 1550 г.», с. 193.

11

«Новгородские писцовые книги», I, с. 540, 543—545 и т. д.; II, с. 25, 26, 30 и т. д.; V, с. 8, 10, 11 и т. д.

12

«Юбилейный сборник имп. Санкт-Петербургского археологического института, с. 24.

13

Ikonnikov N. F. La Noblesse de Russie, см. Мусоргский.

14

«Тысячная книга 1550 г.», с. 189.

15

«Новгородские писцовые книги», VI, с. 226, 227—229 и т. д.

16

«Тысячная книга 1550 г.», с. 228.

17

Там же, с. 156.

18

Там же, с. 179.

19

В наст. время г. Тракай Литовской ССР — Прим. перев.

20

Произносится как «романи́шн» — Прим. ред.

21

В конце слова вместо л появляется ў только в глагольных формах прош. вр. ед. ч., муж. р., например, чыта́лі, но чыта́ў. — Прим. ред.

22

Здесь и далее в некоторых местах автор ссылается на библейские книги Ветхого Завета. В ссылках приняты следующие сокращения: Быт. — Первая книга Моисеева. Бытие; Исх. — Вторая книга Моисеева. Исход; Числа — Четвертая книга Моисеева. Числа; 1 Пар. — Первая книга Паралипоменон; Руфь — Книга Руфь; Ездр. — Книга Ездры. Первая цифра означает номер главы. вторая — номер стиха. — Прим. ред.

23

Подробнее об этом см. в моей работе: Unbegaun B. La fréquence des noms de famille russes. — «Université Libre de Bruxelles: Annuaire de l’Institut de Philologie et d’Histoire Orientales et Slaves», XVII, 1963—1965, pp. 31—42.

24

Этим объясняется устойчивое бытование в древней Роси наряду с крестильным именем (т. е. именем, полученным при крещении) так называемого мирского имени: крестильное имя во избежание порчи могло скрываться. См.: Е. [= Евгений Болховитинов]. О личных собственных именах у славянороссов. — Вестник Европы, ч. LXX, 1813, №13, с. 25—26; Костомаров Н. Исторические монографии и исследования, т. XIX. СПб., 1881, с. 225; Голицын Н. Н. Род князей Голицыных, т. I. СПб., 1892, с. 351; Успенский Б. А. Из истории русских канонических имен. М., 1969, с. 201—202; Он же. Мена имен в России в исторической и семиотической перспективе. — В сб: Труды по знаковым системам, V. Тарту, 1971 (= Ученые записки Тартуского университета, вып. 284), с. 488—492.

25

Эпизод, описанный Ю. Н. Тыняновым в его известной новелле «Подпоручик Киже» (когда в результате бюрократической ошибки возникает новое лицо, не существующее в реальности, но обладающее всеми семиотическими правами человеческой личности), в каком-то смысле напоминает магическое сотворение гомункулуса. Новелла Тынянова представляет собой литературную обработку исторического анекдота павловского времени, в котором отразилось, по-видимому, вполне реальное происшествие (см.: Даль В. И. Рассказы о временах Павла Ι. — Русская старина, 1870, сентябрь, с. 295—296; Павел I. Собрание анекдотов, отзывов, характеристик, указов, и пр. Составили А. Гено и Томич. СПб., 1901, с. 174—175). Случаи такого рода имели место и позднее: один из них описан В. Т. Шаламовым в документальном рассказе «Берды Онже» (см.: Шаламов В. Колымские рассказы. Paris, 1982, с. 511—515).

26

Ср. письмо П. А. Вяземского к В. А. Жуковскому от 13 декабря 1832 г.: «Вот сюжет для русской фантастической повести dans les mœurs administratives: чиновник, который сходит сума при имени своем, которого имя преследует, рябит в глазах, звучит в ушах, кипит в слюне; он отплевывается от имени своего, принимает тайно и молча другое имя, например, начальника своего, подписывает под этим чужим именем какую-нибудь важную бумагу, которая идет в ход и производит значительные последствия; он за эту неумышленную фальшь подвергается суду, и так далее. Вот тебе сюжет на досуге. А я по суеверию не примусь за него, опасаясь, чтобы не сбылось со мной» (Русский архив, 1900, кн. 1, с. 367).

27

Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. VI. Изд-во АН СССР, 1937, с. 192. Ср.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1980, с. 196—198.

28

Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28‑ми тт. Соч., т. IV. М.—Л., 1963, с. 51—52.

29

См.: Лотман Ю. Кто был автором стихотворения «На смерть К. П. Чернова». — Русская литература, 1961, №3, с. 154. Аналогичные сведения находим в воспоминаниях Е. П. Яньковой: «Стал он [Новосильцев] просить благословения у матери, та и слышать не хочет: „могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Новосильцев, женился на какой-нибудь Черновой, да еще в добавок на Пахомовне: никогда этому не бывать“. Как сын не упрашивал мать — та стояла на своем: „Не хочу иметь невесткой Чернову Пахомовну, — экой срам!“. Видно, Орловская спесь брала верх над материнскою любовью» (см.: Благово Д. Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком. СПб., 1885, с. 390).

30

Этому событию посвящены стихи «На смерть К. П. Чернова», приписываемые иногда К. Ф. Рылееву (см.: Лотман Ю. Указ. соч., с. 153—159). Рылеев, который приходился К. П. Чернову двоюродным братом, был его секундантом на дуэли. Уместно отметить, что имя Рылеева (Кондратий) принадлежало к тому же социальному пласту, что и Пахом — общность происхождения нашла отражение в их именах.

Отголосок этой нашумевшей истории может быть усмотрен в стихотворной повести Н. П. Огарева «Господин», где барышня узнает о смерти любимого:

И думала: «Так умер друг!..»

Но как-то вспомнилось ей вдруг,

Мечтая над покойным другом,

Что был Потап его отец;

Могло б случиться наконец —

Потапыч стал бы ей супругом!..

И тут она, полушутя,

Расхохоталась, как дитя…

(Огарев Н. П. Избр. произв. в 2‑х тт., т. II. М., 1956, с. 139).

31

Щукинский сборник, вып. VII. М., 1907, с. 350—351; В. Савинов описывает события со слов секунданта Новосильцева. Ср.: Лотман Ю. Указ. соч., с. 154—155, примеч. 7.

32

См.: Смирнов Д. Рассказы о Грибоедове. — В кн.: А. С. Грибоедов. Его жизнь и гибель в мемуарах современников. Под ред. З. Давыдова. Л., 1929, с. 289.

33

Совершенно так же в анонимной комедии «Народное игрище» (1774 г.) дворянин хочет жениться на крепостной девушке, которая во 2‑м явлении именуется дочерью Федула, а в 12‑м явлении — «Власовой дочерью» (см.: Сатирические журналы Н. И. Новикова. Под ред. П. Н. Беркова. М.—Л., 1951, с. 497, 503, ср. комментарий на с. 590). Это случайная ошибка автора, но она очень характерна: имена Федул и Влас выступают в одном ассоциативном ряду.

34

См.: Лесков А. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям, т. 1. М., 1984, с. 80—81. Н. С. Лесков вывел свою бабушку в повести «Несмертельный Голован», где рассказал об этой истории, не изменяя ни имен, ни фамилии (Лесков Н. С. Собр. соч. в 11‑ти тт., т. VI. М., 1957, с. 393).

35

Ср., между прочим, в воспоминаниях Д. Н. Свербеева (1799—1826): «Дочерей же было у нас шесть с именами далеко не аристократическими» (Свербеев Д. Н. Записки, т. I. М., 1899, с. 7—8; имеются в виду имена Матрена, Пелагея, Евфимия, Настасья, Анна и Елена); или в воспоминаниях Е. П. Яньковой (1768—1861) приведен характерный диалог: «Елизавета Петровна, у меня есть племянник, который просил меня познакомить его с вами. — Кто же это такой по фамилии?, — спрашиваю я. — Зовут его Дмитрий Калинович Благово, — говорит она. — Что же, родня, что ли, Мухановым? Это у них только в семье и бывали Ипатьичи да Калинычи, а то этого имени я никогда и не слыхивала в порядочных семьях…» (Благово Д. Указ. соч., с. 384); в другом месте мемуаристка замечает: «…к нам езжали Ергольские: один был по отчеству Тимофеич, другой Гурыч» (там же, с. 42) — отчества выступают здесь как значимая характеристика этих людей (имена которых даже не называются). Знаменательно, что П. А. Вяземскому имя Каченовского — Михаил Трофимович — казалось смешным: «Одно имя это — насмешка», писал он А. И. Тургеневу (письмо от 31 декабря 1820 г. — Остафьевский архив князей Вяземских. Под ред. В. И. Саитова, т. II, СПб., 1899, с. 132—133).

А. Н. Лесков упоминает о художнике из крестьян, который, приехав в столицу, изменил имя Антон на Анатолий, а фамилию Елдаков на Ледаков (Лесков А. Указ. соч., т. I, с. 319—320, ср. с. 467); если изменение фамилии вызвано семантическими ассоциациями (елдак — membrum virile), то изменение имени имеет чисто стилистический характер — имя Антон явно воспринималось как деревенское. А. Н. Лесков считает нужным специально отметить, что художник этот примирился «с не слишком звучным отчеством Захарович», что явно свидетельствует об аналогичном восприятии имени Захар.

36

Благово Д. Указ. соч., с. 147, 152.

37

Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20‑ти тт., т. I. М., 1965, с. 161, 165.

38

См. с. 19—20, 27, 105—107 нас. изд. П. В. Долгоруков — известный специалист по генеалогии, — в частности, отмечал: «Из числа потомков Рюрика роды, приявшие свое наименование от города или волости, коими владели, оканчивают фамилию свою на ‑ий, а роды, приявшие название от личного прозвища родоначальника своего, оканчивают фамилию свою на ‑ов или на ‑ин» (см.: Долгоруков П. Российская родословная книга, ч. I. СПб., 1854, с. 86—87, примеч.). Непосредственная связь такого рода фамилий с названием владения могла живо ощущаться еще в XVII в. Так, царь Алексей Михайлович запретил князьям Ромодановским писаться родовым прозвищем Стародубские, заявив, что так им называть себя «не пристойно» (см.: Карнович Е. П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. СПб., 1886, с. 51).

Ср. примечательное свидетельство Н. С. Лескова: «Во вкусе … народном, — если кто хочет это проверить, — самыми лучшими прозвищами почитаются прозвища „по страны“ (то есть по стране), а „не от имени человека“. Самое лучшее прозвание у нас идет от края, от города, даже от села, вообще от местности: князь „черниговский“, „одоевский“, воевода „севский“, „гадячский“, „ломовецкий“ барин, „воронецкий“ поп, „рятяжевский“ староста. Все „от страны“. Старому почетном „седуну“ на месте название того места придается, и это есть почет. От „ломовецкого барина“ идут и дети его, тоже „ломовецкие господа“. И всех таких прозваний „по стране“ нет для народного вкуса законнее и „степеннее“. И слух народный на этот счет удивительно разборчив» (см.: Лесков Н. С. Геральдический туман (заметки о родовых прозвищах). — В кн.: Н. С. Лесков. Собр. соч. в 11‑ти тт., т. XI. М., 1958, с. 129). Следует заметить, что фамилии, образованные от топонимов с помощью рассматриваемых показателей, можно встретить, вообще говоря, в разных слоях населения, однако именно для высших социальных слоев они наиболее характерны; речь идет в данном случае об общих тенденциях, а не о правилах, не знающих исключений.

39

Ранее выходцы из Польского государства могли менять фамилии на ‑ский/‑цкий — видимо, ввиду их особой отмеченности в великорусском быту. Так, предок А. С. Грибоедова, Ян Гржибовский, в начале XVII в. переселился из Польши в Россию. Его сын Федор Иванович стал писаться Грибоедовым; при царе Алексее Михайловиче он был разрядным дьяком и одним из пяти составителей «Уложения», т. е. свода законов (см.: Лобанов-Ростовский А. Б. Русская родословная книга, изд. 2‑е, т. I. СПб., 1895, с. 165). Фамилия автора «Горя от ума» представляет собой не что иное, как своеобразный перевод фамилии Гржибовский.

40

Отметим, что и в Польше фамилии с соответствующим окончанием (‑ski, ‑cki, ‑dzki) воспринимались как шляхетские. В XVII—XVIII вв. в мещанской среде наблюдается активный процесс образования фамилий на шляхетский манер: так Żuk становится Żukowski, Baran называет себя Barański и т. п. (см.: Bystroń J. St. Nazwiska polskie (wyd. 2). Lwów—Warszawa, 1936, s. 112—130). Ср. королевский указ (1659 г.) о «нобилитации», т. е. возведении в дворянское достоинство, Василя Золотаренко: «Уважаючи дела рицерские Василя Злотаренка, рицера з войска Запорозьского… до клейноту шляхетства Польского приймуем, и уже от сего часу Злотаревским зватися будет…» (Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, т. IV. СПб., 1863, с. 215); оформлению фамилии с помощью суффикса ‑ский (‑ski) характерным образом сопутствует при этом полонизация корня (золот‑ превращается в злот‑).

Аналогичный процесс, естественно, наблюдается на Украине и в Белоруссии. Так, Г. Ф. Квитко-Основьяненко, описывая в «Пане Халявском» украинский быт XVIII в., говорит о крепостном Иванька Маяченко, который, получив отпускную, «выслужил чин, и стал уже Иван Маявецкий» (Квітка-Основ’яненко Гр. Твори, т. V, Київ, 1970, с. 386); сходным образом, например, сыновья сотника Павла Огиенко после учебы в Киеве (в первой половине XVIII в.) стали называться Огиевскими (Лазаревский Ал. Описание старой Малороссии, т. II. Киев, 1893, с. 369). Одновременно фамилии на ‑ский в противопоставлении фамилиям на ‑енко могли указывать на Украине на матримониальный статус носителя фамилии, ср. у того же Квитки-Основьяненко: «…Павел Миронович Халявченко (он умер холостым и потому не мог именоваться полным „Халявским“, но как юноша — „Халявченко“)» (Квітка-Основ’яненко Гр. Указ. соч., с. 290); это, очевидно, связано с тем, что фамилии на ‑ский передавались жене носителя фамилии (которая получала соответствующую фамилию на ‑ская), тогда как с фамилиями на ‑енко этого не происходило — фамилии на ‑енко для этого времени могут рассматриваться вообще не столько как фамилии в собственном смысле, сколько как отчества (именно так и трактует этот формант П. П. Белецкий-Носенко: «‑енко. Придаточный корень имен собственных фамильных и нарицательных мужескаго пола; равен значению: законный сын имярек, соответствует российскому ‑вичь» — Білецький-Носенко П. Словник української мови. Київ, 1966, с. 131).

41

См., в частности: Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь, т. I. Казань, 1914.

42

Ср. пародийную кличку семинариста: Через-забор-на-девок-глядященский (Селищев А. М. Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ. — Ученые записки Московского Университета, вып. 128. Труды кафедры русского языка, кн. 1. М., 1948, с. 129) или Превыше-колокольни-ходящинский (Рассказы и заметки сельского священника. — Русская старина, март 1879, с. 557). Здесь обыгрывается не только окончание семинарских фамилий, но и их сложный морфологический состав (ср. такие фамилии духовного происхождения, как Смиренномудренский или Остромысленский и т. п.).

Вообще о фамилиях великорусского духовенства см.: Шереметевский В. В. Фамильные прозвища великорусского духовенства в XVIII и XIX столетиях. — Русский архив, 1908, кн. I (с. 75—97, 251—273), II (с. 195—218), III (с. 44—46, 269—290); Unbegaun B.‑O. Les noms de famille du clergé russe. — Revue des études slaves, t. XX, 1942; наст. изд., с. 169—181. См. также ниже.

43

В XVIII в. фамилию на ‑ский, образованную от топонима, могли получать незаконнорожденные дети знатного происхождения. Так, сын Екатерины II от Григория Орлова был назван Бо́бринским по названию подаренного ему села Бо́брики (см.: Майков П. Бобринской Алексей Григорьевич. — Русский биографический словарь, том «Бетанкур — Бякстер». СПб., 1908, с. 114; ср. наст. изд., с. 182); князь А. А. Безбородко дал своей побочной дочери фамилию Верецкая по названию первой деревни, пожалованной ему Екатериной II (см.: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 120); побочные дети графа А. К. Разумовского (от разных матерей) получали фамилию Перовские от принадлежавшего ему подмосковного села Перово (см.: Вигель Ф. Ф. Записки, т. I. М., 1928, с. 227).

44

См.: Васильчиков А. А. Семейство Разумовских. — «Осмнадцатый век». Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым, кн. II. М., 1869, с. 263, 266.

45

Когда после восшествия Елизаветы Петровны на престол, А. Г. Разумовский был пожалован в действительные камергеры и поручики лейб-кампании в чине генерала-лейтенанта, на Черниговщину был отправлен офицер, который должен был доставить его мать в Петербург. В ответ на расспросы офицера о том, где живет госпожа Разумовская, крестьяне отвечали: „В нас з роду не було такой пани; а е, коли божаете, хата Розумихи-вдовы» (Васильчиков А. А. Указ. соч., с. 270). В 1744 г. Разумовский получил достоинство графа Римской империи; в патенте было сказано, что «Разумовские происходят от знатной фамилии Польского королевства Рожинских, из которой фамилии Роман Рожинский поселился в Малороссийских городах, где его потомки, от своих полезных заслуг и многих благоразумных советов употребляемое ныне прозвание Розумовских получили» (там же, с. 287). Вымышленная генеалогия — нередкое явление в русском дворянском быту.

Характерно, что фамилия Разумовский может быть и духовного происхождения (см.: Unbegaun В.‑О. Op. cit., р. 43). В обоих случаях эта фамилия образована искусственно (ср. ниже об искусственно образованных фамилиях духовного происхождения).

46

Гоголь в «Ночи перед Рождеством» очень точно передает это отношение к столичному аканью, заставляя украинцев во дворце Екатерины II намеренно акать (ср.: «„Что ж, земляк“, сказал приосанясь запорожец и желая показать, что он может говорить и по-русски. „Што балшой город?“» и т. д. — Гоголь Н. В. Полн. собр. соч., т. I. Изд-во АН СССР, 1940, с. 233—234). Ср. свидетельство А. Г. Кантемира о социальном аспекте аканья в рукописном русско-французском словаре (1737 г.): по словам Кантемира, «les Gentilhommes et leur imitateurs changent souvent l’O en A, tant au comencèment qu’au milieu de mots; delá viennent les deux sortes de Pronontiations, qui distinguent les Gens de mise avec le Peuple. Ceux la par exemple disent: агурецъ, акошко, пападья, башмакъ, et ceux-ci: огурецъ, окошко, попадья, бошмакъ» [‘дворяне, а также те, кто им подражают, часто изменяют о в а, как в начале, так и в середине слова; отсюда идут два вида произношения, которые отличают людей из общества от простонародья: одни, к примеру, говорят агурец, акошко, пападья, башмак, а другие — огурец, окошко, попадья, бошмак’] (Лексикон славеноруской с француским — Гос. библ. им. Ленина, отд. рукописей, собр. Дурова, №41.1, л. 3; о принадлежности этого словаря Кантемиру см.: Градова Б. А. А. Д. Кантемир — составитель первого русско-французского словаря. — В кн.: Россия — Франция. Век Просвещения. Тезисы научной конференции. Л., 1987, с. 16—18).

Любопытно, что родственники Разумовских, не получившие графского достоинства, стали, по-видимому, называться Розумовскими: так, двоюродный брат А. Г. Разумовского Петр Иванович Розумовский стал нежинским полковником, а другой двоюродный его брат Василий Иванович — гадячским полковником (Васильчиков А. А. Указ. соч., с. 263—264, примеч. 3). Таким образом, они приобрели фамилию на ‑ский, однако, поскольку они оставались на Украине, они называли себя Розумовские, а не Разумовские.

47

Сумароков А. П. О правописании. — В кн.: Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе, ч. X. М., 1787, с. 27. Сам Сумароков писал фамилию Тредиаковского с окончанием ‑ой: Тредьяковской.

48

Тредиаковский был родом из Астрахани, однако отец его происходил из Вологды (см.: Шишкин А. Б. В. К. Тредиаковский: годы учения. — Studia slavica Academiae scientiarum hungaricae, t. XXX. Budapest, 1984, p. 128). Отец и дед Тредиаковского были священниками, сам же он учился сначала в латинском училище, основанном в Астрахани итальянскими капуцинами, а затем в московской Славяно-греко-латинской академии.

Фамилия Тредиаковский впервые фиксируется в 1721 г. в предисловии к переписанной им грамматике церковнославянского языка (в период обучения у капуцинов). Тредиаковский подписывает свое предисловие: «ученикъ латінских школъ: Basilius Trediacovensis»; здесь же имеется дарственная надпись, где он именует себя «Василей Тред[ь]яковскій». См.: Успенский Б. А. Из истории русского литературного языка XVIII — начала XIX века. М., 1985, с. 111, примеч. 74.

49

См.: Успенский Б. А. К истории одной эпиграммы Тредиаковского. — Russian Linguistics, 1984, №2, с. 88.

50

Сумароков А. П. Указ. соч., с. 27—28.

51

См. наст. изд., с. 27. Ср.: Русский биографический словарь, том «Бетанкур — Бякстер». СПб., 1908, с. 112—116.

52

См.: Степун Ф. Бывшее и несбывшееся, т. I. Нью-Йорк, 1956, с. 273.

53

Лесков Н. С. Собр. соч. в 11‑ти тт., т. VII. М., 1958, с. 212—213. Лесков вывел Ботвиновского также в рассказе «Владычный суд» (цит. изд., т. VI. М., 1957, с. 133), см. еще «Письмо в редакцию [газеты „Новости“] о Ефиме Ботвиновском» (цит. изд., т. XI. М., 1958, с. 224—225).

54

См. об «оканье» как признаке так называемого «семинарского» произношения: Булич С. Церковнославянские элементы в современном литературном и народном русском языке, ч. I. СПб., 1893, с. 136; Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960, с. 29—30; Копорский С. А. Рец. на книгу: L. Kjellberg. La langue de Gedeon Krinovskij, prédicateur russe de XVIII siècle. — Вопросы языкознания, 1960, №3, с. 136.

55

См.: Лондонский священник Я. И. Смирнов. — Русский архив, XVII, ч. I, 1879, с. 356; Греков Вл. Смирнов Яков Иванович. — Русский биографический словарь, том «Сабанеев — Смыслов». СПб., 1904, с. 662. Совет изменить фамилии исходил от протоиерея А. А. Самборского, настоятеля лондонской церкви (который был также послан в свое время в Англию для церковной службы и для обучения земледелию). Самборский сам был украинцем и, по-видимому, ему пришлось на себе испытать отрицательные последствия такого рода фамилии.

Перевод фамилии Линицкий в Смирнов, когда латинское слово заменяется его русским эквивалентом, находит соответствие в практике образования так называемых семинарских фамилий (т. е. искусственных фамилий, принятых в духовном сословии), когда, напротив, русский корень заменяется на латинский — например, Орлов становится Аквилевым, Зайцев — Лепорским и т. п. (см. о таких фамилиях: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 254—255; Unbеgaun В.‑О. Op. cit., р. 57; наст. изд., с. 177—179).

56

См.: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 80.

57

Словарь русских фамилий М. Бенсона, где ударению уделяется особое внимание, регистрирует следующие случаи колебания ударений в такого рода фамилиях: Анто́но́вский, Бере́зи́нский, Богоду́хо́вский, Бо́лхо́вский, Боря́ти́нский, Була́е́вский, Горо́хо́вский, Гро́дзе́нский, Дубро́ви́нский, Зару́би́нский, Зу́е́вский, Ке́ре́нский, Кири́лло́вский, Ко́бри́нский, Михе́е́вский, Му́ро́мский, Одо́е́вский, Отро́жде́нский, Пути́ло́вский, Раго́жи́нский, Ро́ве́нский, Са́вино́вский, Са́ви́нский, Се́ргие́вский, Укра́и́нский, У́хто́мский, Фила́то́вский, Чева́ки́нский; ср. также: Нико́льский — Никольско́й, Трубе́цкий — Трубецко́й. — См.: Benson М. Dictionary of Russian Personal Names with a Guide to Stress and Morphology. Philadelphia, [1969]. Наряду с произношением Ерго́льский, которое отмечается в словаре М. Бенсона, известно и произношение Ёргольский: именно с таким ударением произносил Л. Н. Толстой фамилию своей тетки Т. А. Ергольской (см.: Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. М., 1959, с. 372).

58

Происхождение этой фамилии связано с возведением в Петербурге Миха́йловского замка. Император Павел Ι особенно любил этот замок, и ему доставляла удовольствие похвала новопостроенному дворцу. Отец историка, статский советник И. Данилевский (бывший одним из директоров государственного банка), «пользуясь настроением императора и желая обратить на себя его высочайшее внимание, …написал императору, что, восхищаясь беспредельно „Михайловским“ замком, он, Данилевский, дерзает всеподданнейше просить его величество о дозволении в ознаменование этого прибавить ему, Данилевскому, к родовому его прозванию фамилию Михайловский» (см.: Карнович Е. П. Указ Соч., с. 109—110). Просьба была удовлетворена; таким образом, в соответствии с наименованием замка проситель должен был называться Миха́йловский-Данилевский. «Этот Михайловский-Данилевский, — говорит Е. П. Карнович, — был отцом известного нашего военного историка, которого, однако, неправильно называли Михайло́вский, так как собственно он, по происхождению своей прибавочной фамилии, должен был бы именоваться Миха́йловской» (см. там же).

С ударением на втором слоге (Миха́йловский) произносилась, между прочим, и фамилия революционера-народника Н. К. Михайловского (1842—1904) (см.: Советский энциклопедический словарь. М., 1979, с. 824).

59

См.: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 41. Ср. иную трактовку: наст. изд., с. 28.

60

Что касается фамилии М. П. Мусоргского, то сам он произносил ее с ударением на первом слоге. Вот что говорит об этом А. Н. Римский-Корсаков (сын Н. А. Римского-Корсакова): «…произносил он ее всегда на настоящий русский лад, с ударением на у — Му́соргский, а отнюдь не полонизируя ее, как это теперь многие делают — Мусо́ргский. Точно так же он имя Д. В. Стасова писал и произносил Димитрий (как „царевич Димитрий“), а вместо Петербург … большею частью писал … Петроград» (см.: М. П. Мусоргский. Письма и документы. Собр. и пригот. к печати А. Н. Римский-Корсаков, М.—Л., 1932, с. 186).

Свидетельству А. Н. Римского-Корсакова, который лично знал композитора, безусловно, можно верить. Вместе с тем, из этого свидетельства явствует, что Мусоргский был пуристом, противником иностранного влияния на русский язык, стремившимся к воссозданию «Исконного» облика слова (как Димитрий, так и Петроград являются церковнославянскими формами; между тем пуризм в России всегда выражается в славянизации языка, т. е. в активизации славянизмов, активизации церковнославянских языковых моделей и т. п., см. об этом: Успенский Б. А. Из истории русского литературного языка…, с. 69). Известно к тому же, что Мусоргский был небезразличен к форме своей фамилии: так, до 1861 г. он писал ее как Мусорский, в дальнейшем же он предпочитает вариант с буквой г (см.: М. П. Мусоргский. Письма и документы, с. 26, 75). Тем самым не исключено, вообще говоря, что Мусоргский изменил ударение в своей фамилии, подчеркнув ее русское происхождение; отметим в этой связи, что словарь М. Бенсона фиксирует ударение Му́соргский, но Мусо́рский (Benson M. Op. cit., p. 87). В любом случае мы, несомненно, должны произносить фамилию композитора с ударением на первом слоге — постольку, поскольку сам он произносил ее таким образом; произношение носителя фамилии всегда является решающим и окончательным аргументом.

Фамилия Мусоргский восходит к прозвищу Мусорга, которое носил в начале XV в. родоначальник Мусоргских, князь Роман Васильевич Монастырев Мусорга; эта фамилия писалась ранее как Мусоргской или Мусерской (см.: Любимов С. В. Князья Костровы: материалы для родословной. Мусоргские: опыт поколенной росписи. Псков, 1916, с. 16).

61

Княжнин Я. Б. Сочинения, т. II. СПб., 1848, с. 2, 18—19.

62

Мельников П. И. (Андрей Печерский). Полн. собр. соч. (изд. 2‑е), т. III. СПб., 1909, с. 484.

63

Подобным же образом городская мещанская речь могла испытывать (в XVIII—XIX вв.) влияние со стороны аристократического светского жаргона. См. об этом процессе: Успенский Б. А. Из истории русского литературного языка…, с. 52—53.

64

См.: Белокуров С. Предисловие. — В кн.: Сильвестр Медведев. Известие истинное. М., 1886, с. XXI. Ср.: Прозоровский А. Сильвестр Медведев. Его жизнь и деятельность. М., 1896, с. 335.

65

Еще более ясно это проявляется в другом случае насильственного расстрижения. Так, митрополит Арсений Мацеевич, который выступал против Екатерины ΙΙ и отстаивал независимость церкви от светской власти, по указу императрицы в 1767 г. был расстрижен и стал именоваться «Андреем Вралем» (Попов М. С. Арсений Мацеевич и его дело. СПб., 1912, с. 545). И здесь, опять-таки, осужденный монах лишается не только иноческого имени, но и фамилии: иноческое имя меняется на мирское, фамилия заменяется прозвищем — в данном случае, однако, прозвище никак не связано с образованием фамилии.

Между прочим, и Салтычиха (Дарья Николаевна Салтыкова) в 1768 г. была по приказанию императрицы лишена фамилии: ее запретили называть как по фамилии мужа, так и по фамилии отца — звать ее приказано было Дарьей Николаевой, где Николаева представляет собой не фамилию, но отчество (см.: Салтыкова Дарья Николаевна — Русский биографический словарь, том «Сабанеев — Смыслов». СПб. 1904, с. 70). Лишение фамилии соответствует при этом лишению дворянского звания.

66

См.: Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца опричника (перевод с нем.). [М.], 1925, с. 97.

67

Это варьирование устраняется обычно в современных изданиях, которые подчиняются унификации.

68

См.: Долгоруков П. Указ. соч., ч. I, СПб., 1954, с. 86—87 (примеч).

69

Ср. наблюдения В. К. Чичагова относительно написания данной фамилии — Чичагов В. К. Указ. соч., с. 103—104, 124—125.

70

В «Словаре Академии Российской», например, читаем: «Его сиятельство Князь Михайло Михайлович Щербатово сообщал Академии свои примечания…» (Словарь Академии Российской, ч. II. СПб., 1790, с. VIII). Точно так же князь Ф. А. Щербатов (ум. в 1762 г.) может называться «князь Федор Щербатово» (Материалы для истории имп. Академии наук, т. IV. СПб., 1887, с. 516).

71

Вариантность форм типа Дурно́й — Дурново́ неожиданным образом отразилась, между прочим, в вывеске портного, которую приводит Н. С. Лесков в заметке «Геральдический туман»: портново́-Алферьев, т. е. «портной Алферьев» (Лесков Н. С. Собр. соч. в 11‑ти тт., т. XI. М., 1958, с. 118). Форма портново́ здесь явно образована по той же модели, что фамилия типа Дурново́: подобно тому, как Дурново́ выступает как производное от Дурно́й, портново́ выступает как производное от портно́й — в обоих случаях форма род. падежа предстает в значении им. падежа.

Любопытно в этой связи, что князья Юсуповы писались в свое время Юсуповы Княжево — без прибавления княжеского титула; компонент Княжево образован от прилагательного княжий, однако прилагательное выступает здесь как эквивалент слова князь, которое служит одновременно и титулом и прозвищем.

72

См. об этом процессе: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 99; ср. также наст. изд., с. 14—17.

Особого замечания требует фамилия Петрово́-Соловово́, где компонент Соловово образован от прозвища Соловой, а компонент Петрово — от имени Петр. Фамилию Соловово своему роду дал Иван Тимофеевич Соловой, участвовавший в 1574 г. в походе Ивана Грозного на Серпухов, а фамилию Петрово — дед Ивана Тимофеевича, Петр Федорович (см.: Воронков Н. Петрово-Соловово Григорий Михайлович меньшой. — Русский биографический словарь, том «Павел — Петр». СПб., 1902, с. 643). Таким образом, Ивана Тимофеевича Солового звали «Иван Соловой Тимофеев сын Петрова»; его потомков должны были называть, соответственно, Петрова́ Соловово́, откуда и появилась фамилия Петрово́-Соловово́.

73

Это относится и к фамилии Благово, ср. благой ‘дурной’ (Словарь русского языка XI—XVII вв., вып. I. М., 1975, с. 191; Словарь русских народных говоров, вып. II. М.—Л., 1966, с. 306—307.

74

Называние по отрицательной характеристике могло иметь в свое время табуистическую функцию (см.: Селищев А. М. Указ. соч., с. 141; наст. изд. с. 164—165; ср.: Зеленин Д. К. Табу слов у народов восточной Европы и северной Азии. — Сборник Музея антропологии и этнографии, т. IX. Л., 1930, с. 127—129). Как отмечает А. М. Селищев такого рода прозвище «не ассоциировалось со словами обыденной речи, и отрицательного значения его в применении в качестве личного имени не воспринималось»; тем не менее впоследствии такие ассоциации могли возникать, и это могло обусловливать относительно раннюю стабилизацию фамилий рассматриваемого типа.

75

См.: Unbegaun B. O. Les noms de famille russes en ‑ágo. — Studia slavica Academiae scientiarum hungaricae, I. XII. Budapest, 1966; наст. изд., с. 139. Показательно в этом смысле отсутствие фамилий на ‑ого (типа *Живого, *Дурного) при наличии фамилий как на ‑ово, так и на ‑аго. Между тем, в древнерусских документах формы на ‑ого при наименовании людей регулярно встречаются наряду с формами на ‑ово («князь Иван княж Михайлов сын Долгоруково» и «князь Иван княж Андреев сын Долгорукого» — Чичагов В. К. Указ. соч., с. 103—104); напротив, соответствующие формы на ‑аго в подобном контексте, насколько мы знаем, не встречаются.

76

Для фамилий на ‑иков рассматриваемая закономерность действует особенно четко. См.: Зализняк А. А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985, с. 75.

77

Фамилия математика Пафнутия Львовича Чебышева (1821—1894) произносилась как Чебышёв. Свидетельствуя о таком произношении, его родственница подчеркивает, что его фамилия «неправильно произносится с ударением на первом слоге» (см.: Аксакова-Сиверс Т. А. Семейная хроника, кн. I. Paris, 1988, с. 9). П. Л. Чебышев происходил из старинной дворянской семьи.

78

Известен случай, когда человек по фамилии Печнико́в под влиянием окружающих, которые регулярно называли его Пе́чников, стал произносить свою фамилию по-новому (см.: Ицкович В. А. Ударение в фамилиях в русском языке. — В сб.: Вопросы культуры речи, вып. IV. М., 1963, с. 54). В другом случае Живо́в, подчиняясь влиянию среды, стал называть себя Жи́вов.

79

Фамилия Николая Ивановича Новикова (1744—1818), известного деятеля русского Просвещения, произносилась как Новико́в (см.: Берков П. Н. Но́виков или Новико́в? — В кн.: Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.—Л., 1951, с. 519—521), фамилия историка Сергея Александровича Жебелева (1867—1941) — как Жебелёв (Benson M. Op. cit., p. 148), фамилия физиолога Константина Михайловича Быкова (1886—1959) — как Быко́в (см. там же). Известна дворянская фамилия Шипо́вых (см.: Аксакова-Сиверс Т. А. Указ. соч., кн. I, с. 68).

80

Иначе объясняет подобные формы В. А. Дыбо, который видит здесь результат изменения ударения в прилагательных на ‑ов/‑ев. См.: Дыбо В. А. Акцентология и словообразование в славянском. — В кн.: Славянское языкознание. VI Международный съезд славистов (Прага, август 1968 г.). Доклады советской делегации. М., 1968, с. 166.

81

Ср. эпиграмму на С. В. Михалкова, возникшую в начале 1950‑х гг. (в годы культа личности) в дворянской среде:

Возьмешь журнал, и станет жалко,

Что ради премий и венков

То, что не мог писать Миха́лков,

Не дрогнув, пишет Михалко́в.

Автор этого стихотворения, Т. А. Аксакова-Сиверс, знала родителей С. В. Михалкова и является, таким образом, вполне достоверным свидетелем интересующего нас процесса. См.: Аксакова-Сиверс Т. А. Указ. соч., кн. II, с. 267; ср. кн. I, с. 88, 165, 292.

82

Наряду с княжеским родом Да́шковых, представительницей которого была княгиня Е. Р. Дашкова (1743—1810), президент Российской академии, существовал дворянский род Дашко́вых, гораздо менее знатный; из этого рода происходил, между прочим, «арзамасец» Д. В. Дашков (1784—1839), фамилия которого произносилась с ударением на суффиксе ‑ов. О произношении фамилии князей Да́шковых см., в частности: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 170 (мы располагаем также устным свидетельством современного представителя этого рода), о произношении фамилии дворян Дашко́вых см.: Долгоруков П. Указ. соч. ч. IV. СПб., 1857, с. 382. Об ударении в фамилии Д. В. Дашкова см.: Чулицкий В. Из писательских отношений десятых годов XIX столетия. — Известия отделения русского языка и словесности имп. Академии наук, т. X, 1904, кн. 3, с. 300, 305, 307, 308; ср. соответствующее ударение в посланиях «К Д. В. Дашкову» В. Л. Пушкина и «К Н. Р. П.» М. В. Милонова (см.: Поэты-сатирики конца XVIII — начала XIX в. Под ред. Г. В. Ермаковой-Битнер. (Б‑ка поэта. Больш. сер.) Л., 1959, с. 271, 512).

83

См.: Пяст В. Встречи. М., 1929, с. 97.

84

А. А. Шахматов предполагал, что произношение Ивано́в отражает форму Ивана́ (род. падеж), но такая форма, кажется, не засвидетельствована (см.: Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка, изд. 4‑е. М., 1941, с. 164); Г. Шевелев полагает, что Ивана́ встречается в восточнославянских диалектах, однако не говорит, в каких именно, и это лишает его показания достоверности (см. Shevelov G. Y. Speaking of Russian Stress. — Word, vol. XIX, 1963, №1, p. 76). Отметим еще, что в справочнике И. И. Огиенко указывается только произношение Ива́нов, а не Ивано́в (см.: Огиенко И. И. Об ударении в собственных именах исторических лиц, писателей, деятелей и т. п. Киев, 1912, с. 58); только такое ударение отмечает и Р. Кошутич (см.: Кошутич Р. Граматика руског језика, I. изд. 2‑е. Пг, 1919, с. 151).

85

См.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 47—48; Унбегаун Б. О. Отчества на ‑ич и их отношение к русским фамилиям. — В кн.: Исследования по славянскому языкознанию. Сборник в честь С. Б. Бернштейна. М., 1971, с. 283—285.

Ср. значения слова отечество: «древность рода, местничество, достоинство по родовым отличиям отцов, предков» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка (изд. 2‑е), т. II. СПб.—М., 1881, с. 724). Одновременно у старообрядцев отечество может означать бороду с усами (см. там же): подобно отчеству, борода выступает как знак достоинства, чести (ср. вообще об отношении к бороде в Древней Руси: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982, с. 173—175). При этом отечество и отчество могли выступать в свое время как варианты одного слова.

86

См.: Генрих Штаден. Указ. соч., с. 145. По словам Штадена, «частица вич означает благородный титул. С этих пор я был уравнен с князьями и боярами. Иначе говоря, этими словами великий князь дал мне понять, что это — рыцарство».

87

В жалованной грамоте говорится: «…и за те его службы и радение, мы Великии Государь Царь и Великий Князь Василеи Ивановичь, всеа Русии Самодержец, Петра Семеновича Строганова пожаловали, велели писати ему изо всех приказов в наших грамотах и в наказех с вичем; и наши бояря, намесники и воеводы, и дворецкие, и казначеи, и дьяки по городом, и приказные люди всего Московского Государства и по всем городом в наших грамотах и в наказех, во всяких делех пишут к нему к Петру и к детем его с вичем» (Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел, ч. II. М., 1819, с. 386, №196). Ср. еще: Словарь русского языка XI—XVII вв., вып. II. М., 1975, с. 195; Соловьев С. М. История России с древнейших времен в 15‑ти кн., кн. IV. М., 1960, с. 541. По другому источнику (одна из редакций «Степенной книги»): «Строгановы начаша именоватися с вичем именитыми людми» уже при Иване Грозном (см.: Карамзин Н. М. История государства российского, т. IX, примеч. №618).

88

См.: Чтения в имп. Обществе истории и древностей российских при Московском университете, 1880, кн. 3, с. 4—5; Чичагов В. К. Указ. соч., с. 50—51.

89

Полное собрание законов Российской империи [Собрание 1‑е], т. II, СПб., 1830, с. 857 (№1243).

90

Указная книга Поместного приказа. — В кн.: Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, кн. VI. М., 1889, с. 75.

91

Полное собрание законов Российской империи [Собрание 1‑е], т. II, с. 289 (№851).

В 1692 г. царям Ивану и Петру Алексеевичам было доложено, что «в розряде в боярских книгах со 124 года [т. е. с 1606 г.] написаны дьяки под московскими дворяны имены с прозвищи; а отечества из них иным писано, а иным не писано…». По этому докладу «Великие Государи … указали: имена дьяков в боярских книгах и в списках ныне и впредь писать по прежнему и по сему своему Великих Государей указу с отечествы» (там же, т. III. СПб., 1830, с. 125—126, №1436). В данном случае речь идет не о думных дьяках, а просто о дьяках; слово отечество, видимо, не обозначает здесь отчества на ‑ич.

92

Та м же, т. II, с. 651—652 (№1106). Как видим, слово вич (возникшее в результате лексикализации соответствующего форманта) является общим обозначением, которое может применяться как к мужским отчествам, так и к соотносимым с ними женским (т. е. формам на ‑вна, ‑чна).

93

См.: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 35. Ср.: Милейковская Г. М. Об употреблении отчества в русском языке XVI—XIX в. — Slavia, ročn. XXXIV, 1965, seš. 1, s. 118.

94

См.: Яблочков М. История дворянского сословия в России. СПб., 1876, с. 561—562.

95

См.: Лось И. Величание. — «Энциклопедический словарь». Изд. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, т. Vа. СПб., 1892, с. 845; Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957, с. 705. Ср. величать ‘называть по отчеству’, величанье ‘отчество’ (Даль В. Толковый словарь…, т. I, СПб.—М., 1880, с. 176; Словарь русских народных говоров, вып. IV. Л., 1969, с. 109). В данном случае отчество означает именно отчество на ‑ич (или соотнесенные формы женского рода).

Ср. еще в этой связи пословицу «Наши вичи едят одни калачи» или выражение «Каких вичей?», означающее ‘Как величать?’ (Даль В. Указ. соч., т. I, с. 209).

96

Употребление форм имени было строго регламентировано в крестьянском быту. Приведем свидетельство этнографа: «Уменьшительное имя бывшей девушки, а затем и ласкательное девушки-невесты… скоро исключается из семейного обихода и заменяется более строгим обыкновенным — „полным именем“; так, если девушка в родительском доме именовалась „Аннушкой“, а будучи невестой называлась женихом „Анютою“ или даже „Нюрой“, то, став женой, она именуется мужем просто „Анна“. По имени и отчеству величать жену в крестьянской семье также не принято: — женщин не величают, да и вообще жена считается „пониже мужика“. Что же касается мужа, то здесь наоборот, — жену он заставляет себя „величать“, т. е. называть по полному имени и по отчеству. Не любит муж, когда жена называет его ласкательным именем, т. е., по понятию крестьянина, „неполным“, как бы „детским“ именем или „полуи́менем“; ему „доса́дно от этого“, и если иной раз смелая жена продолжает называть его по-прежнему (как до замужества) ласкательным именем, то он ее „у́чит“, т. е. подвергает побоям, заставляя непременно „величать“» (Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии. — Этнографическое обозрение, кн. 103—104, 1914, №3, с. 160—161). Ср. еще: Лебедев Н. Быт крестьян Тверской губернии Тверского уезда. — В кн.: Этнографический сборник издаваемый имп. Русским Географическим Обществом, вып. I. СПб., 1853, с. 185.

97

Ср.: «Крепостные люди никоим образом не могли называться по отчеству» (Лось И. Указ. соч., с. 845). Такое положение сохранялось и после отмены крепостного права. В воспоминаниях князя В. А. Оболенского читаем, например: «Дядя звал его [приказчика] Ильей, а мы [дети] — Ильей Григорьевым. На ич мужиков величать не полагалось. Не уменьшительными именами, без отчеств, звали только солидных, степенных мужиков, а молодых и даже старых, но пьяниц и бездельников, продолжали, по обычаю крепостных времен, именовать Ваньками, Яшками, Митьками и т. п.». Речь идет о 1870‑х гг.; между тем через двадцать лет мемуарист встречает разбогатевшего крестьянина, у которого окрестные помещики занимали деньги «и в глаза величали на ич — Василий Яковлевич, но за глаза относились к нему свысока, называя Василием Яковлевым или просто Василием» (см.: Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. Paris, 1988, с. 80, 201).

98

Ср. свидетельство конца XVIII в.: «…окончание на вичь значит почтение и уважение лица, о котором говорится; и для того по большей части употребляется на письме…» (Барсов А. А. Российская грамматика. М., 1981, с. 492); или свидетельство конца XIX в.: «…называя кого-нибудь вичом или вной, мы оказываем ему известного рода почтение. Обращаться с такими словами к людям, ниже стоящим на общественной лестнице, вообще не принято; в неофициальных бумагах мы подписываем обыкновенно только свое имя и фамилию, считая неловким выставлять и отчество» (Лось И. Указ. соч., с. 845).

Характерен разговор за чаем Разумихина и Настасьи в «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского:

— Усахарил, — пробормотала Настасья…

— Да вы бы внакладочку, Настасья Никифоровна.

— Ну ты, пес! — вдруг крикнула Настасья и прыснула со смеху. — А ведь я Петрова, а не Никифорова, — прибавила она вдруг…

— Будем ценить‑с…

(Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., т. VI. Л., 1973, с. 96, ср. черновую редакцию: цит. изд., т. VII. Л., 1973, с. 50). Подчеркнуто уважительное обращение с отчеством сочетается здесь с употреблением специфически простонародного имени, от которого образовано отчество (см. выше о простонародных личных именах) — это сочетание создает комический эффект.

Особое восприятие отчеств на ‑ич нашло отражение, между прочим в полемике В. К. Тредиаковского и А. П. Сумарокова. Когда Тредиаковский прозвал Сумарокова «Архилашем Архилохичем Суффеновым» (о значении этого прозвища см.: Успенский Б. А. К истории одной эпиграммы…, с. 121), Сумароков обвинил Тредиаковского в невежестве, заявляя, что у греков нет отчеств на ‑ич. По свидетельству Тредиаковского, Сумароков со смехом говорил о Тредиаковском: «Видите ль, какой он глупинькой: не знает, что у Греков нет ичов так, как на нашем языке» («Письмо … от приятеля к приятелю» 1750 г. в изд.: Куник А. Сборник материалов для истории имп. Академии наук в XVIII веке, ч. II. СПб., 1865, с. 484). Возражая Сумарокову, Тредиаковский настаивал, что у греков есть формы, в точности соответствующие по значению нашим отчествам (имеются в виду формы на ‑idis). Совершенно очевидно, между тем, что вопрос заключается здесь не в семантике как таковой, а в особом функционировании форм на ‑ич, которое определяет специфическое к ним отношение.

99

См. об этом: Унбегаун Б. О. Отчества на ‑ич…, с. 283—285. А. А. Барсов специально отмечает в своей «Российской грамматике» (1783—1788 гг.), что отчество на ‑ич «в случае блискаго знакомства либо неуважения лица иногда сокращается исключением слогов ов и ев из средины … как на пр.: Алексеевичь, Алексеичь…»; при этом делается оговорка: «Выключается древнее Всеволодичь, которое столько же почтенно, как полное Всеволодовичь», в отличие от сокращенной формы Всеволодычь (Барсов А. А. Указ. соч., с. 492—493). Итак, формы, оканчивающиеся на ‑ич, но не имеющие форманта ‑ов/‑ев или ин, в принципе воспринимаются как непочтительные.

Формы на ‑ич без наращения ‑ов/‑ев, ‑ин могут быть архаизмами (ср., например: княжич, боярич; отчич, дедич; вятич, радимич, и т. п.); суффикс ‑ич может присоединяться при этом как к древней форме притяжательного прилагательного, так и непосредственно к основе существительного (см.: Соловьев А. В. Русичи и русовичи. — В кн.: Слово о полку Игореве — памятник XII века. М.—Л., 1962; Якобсон Р. О. О морфологическом составе древнерусских отчеств. — In: Roman Jakobson. Selected Writings, vol. IV. Hague—Paris, 1966; Фролова С. В. Древнерусские отчества на ‑ичь в словообразовательном отношении. — В кн.: Семантические и словообразовательные отношения в лексике русского языка. Куйбышев, 1981). Существенно, однако, что в эпоху, когда происходило становление русских фамилий, модель такого рода уже не была продуктивной; архаические формы на ‑ич без наращения ‑ов/‑ев, ‑ин представлены в это время, как правило, лишь в именах нарицательных и только в отдельных случаях в собственных именах (как, например, в форме Всеволодич, которую рассматривает А. А. Барсов). Ломоносов замечаете материалах к «Российской грамматике», что отчества на ‑вич «происходят только от имен собственных; нарицательныя оных лишаются, кроме: царь, царевичь, царевна; король, королевичь, королевна; … поп, поповичь, поповна» (Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. VII. М.—Л., 1952, с. 651; ср. также: Барсов А. А. Указ. соч., с. 493); характерным образом при этом приводимые Ломоносовым слова функционируют на правах имен собственных.

100

См.: Б. О. Унбегаун. Отчества на ‑ич…, с. 282; Чичагов В. К. Указ. соч., с. 44, 53, 75. Исключение составляет, по-видимому, новгородско-псковская территория (ср. ниже).

101

Для отношения к прозвищам показательна запись писца на Евангелии 1531 г.: «…письмо грешного инока Исаака Бирева, по вине греховней многими именованиями по рекломь зовомь» (Покровский Н. Н. Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. М., 1971, с. 78); слово рекло означает здесь ‘прозвище’. Ср. также характерное предписание в одном азбуковнике XVII в.: «Ближняго не уничижи и не утесни: полуименем, паче же прозванием никого не называй» (Миропольский С. Очерк истории церковно-приходской школы от первого ее возникновения на Руси до настоящего времени, вып. III. СПб., 1895, с. 108).

102

Впрочем, Ломоносов в материалах к «Российской грамматике» говорит о возможности образований такого рода: «Нарицательныя имена, которыя как прозвище мущинам даются и ради того за собственныя почитаться должны, производят отечественныя обоего рода [т. е. отчества мужского и женского рода]; однако значат оные больше презрение и употребляются в народном просторечии: Гудок, Гудкович, Гудковна» (Ломоносов М. В. Цит. изд., с. 651): судя по контексту, отчества, образованные от прозвищ, приобретают презрительно-иронический смысл, т. е. здесь как раз обыгрывается тот диссонанс, о котором мы только что упоминали.

103

Совершенно так же потомков «царей» (т. е. ханов) Касимовских или Сибирских называли в Московской Руси «царевичами»; дети и внуки этих царевичей назывались также «царевичами» (см.: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 164—165; Яблочков М. Указ. соч., с. 251—252). Таким образом, слово царевич имело двоякий смысл: оно означало либо сына царя (если подразумевался правящий, т. е московский царь), либо потомка царя (если имелся в виду «царь» как представитель правившей ранее династии, т. е. татарский хан).

104

По словам В. К. Чичагова, «форма отчества отца в именовании не прибавляла чести», т. е. оказывалась нерелевантной (Чичагов В. К. Указ. соч., с. 53).

105

Характерно, что гетману Богдану Хмельницкому московские приказные не раз указывали, что он «непристойно величается» отчеством на ‑ич (см. Карнович Е. П. Указ. соч., с. 33). Напротив, печатник Иван Федоров, оказавшись в Юго-Западной Руси, начинает именовать себя «Иван Федорович» (см., например: Лукомский Г. К. К вопросу о родопроисхождении Ивана Федорова. — В кн.: Иван Федоров первопечатник. М.—Л., 1935, с. 168).

106

Любопытно, что если фамилии на ‑ski (-cki, ‑dzki) считались в Польше шляхетскими (см. выше, с. 340, прим. 2), то фамилии на ‑wicz воспринимались как мещанские (хотя иногда их носила и шляхта, особенно в белорусско-украинских землях). Вместе с тем, и они пользовались определенным престижем, и мы знаем случаи нарочитого оформления фамилии с помощью данного суффикса (когда, например, Stańczuk превращается в Stańkiewicz, Doroszczuk — в Doroszkiewicz и т. п.). См.: Bystroń J. St. Op. cit., s. 130—132.

107

См.: Bæcklund A. Personal Names in Medieval Velikij Novgorod. Stockholm, 1959, p. 51; Унбегаун Б. О. Отчества на ‑ич…, с. 281. Формы на ‑ич достаточно часто встречаются и в новгородских берестяных грамотах (а именно в грамотах №№15, 51, 94, 98, 119, 132, 138, 157, 158, 219, 238, 262, 278, 301, 306, 308, 310, 311, 313, 320, 352, 362, 369, 381, 464, 519, ср. также тверскую грамоту №510 и свинцовую грамоту — см.: Зализняк А. А. Словоуказатель к берестяным грамотам. — В кн.: Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте. М., 1986, с. 260—306). В двинских грамотах XV в. (которые ближайшим образом связаны, по-видимому, с новгородской культурной традицией) таким образом могут называться даже смерды — правда, отчество на ‑ич сочетается в этом случае с уменьшительной формой имени, что едва ли случайно: «у Родкы [Родиона] да у Онашькы [Анании] … у Григорьевичев» (см.: Шахматов А. А. Исследование о двинских грамотах XV в. СПб., 1903, с. 53, №33).

Отметим, что отчества на ‑ич в древнерусских текстах могут употребляться самостоятельно, т. е. без сопутствующего личного имени (см.: Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. — «Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества», т. VI. СПб., 1903, с. 82—83). Это явление широко представлено в новгородских берестяных грамотах. Такого рода употребление, как известно, сохраняется до сего дня: отчество в подобных случаях выступает на правах личного имени. По определению В. И. Даля, такое употребление выражает «среднюю степень почета» (см.: Даль В. Толковый словарь…, т. II. СПб.—М., 1881, с. 724; хорошей иллюстрацией в этом плане может служить, например, речь лакеев в «Двойнике» Ф. М. Достоевского: «А вы дурак, Алексеич. Ступайте в комнаты, а сюда пришлите подлеца Семеныча» и т. п. — Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., т. I. Л., 1972, с. 126). А. С. Шишков упоминает в своих записках о случае, когда в Германии встречали императрицу Елизавету Алексеевну (супругу Александра I) приветственными возгласами «Ура Алексеевна! Виват Алексеевна!»; Шишков замечает в этой связи: «Они думали подделаться этим под русский язык, потому что у нас отечественное имя в употреблении; но того не могли знать, что без приложения к нему собственного имени оно дико, и только о простых и пожилых женщинах говорится» (см.: Шишков А. С. Записки, мнения и переписка, т. I. Berlin, 1870, с. 295, примеч. 1).

108

Ср.: «…от его царского величества совету боярина и воеводы навышшаго и наместника Володимерского и державцы Галичскаго и Луховского и Кинешемского, князя Ивана Дмитреевича Литовского и Белского, Григорью Хоткееву честные нашие заповеди слово наше то»; «…от его царьского величества совету боярина и воеводы и наместника Великого Новагорода и державцы Ярославетцкого и Черомошского и Юхотцкого князя Ивана Федоровича Литовского, Ижеславского и Мстиславского Грише Хоткееву честные нашие заповеди слово наше то» (см.: Послания Ивана Грозного. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.—Л., 1951, с. 247, 255, ср. с. 670—673).

Относительно употребления полных или уменьшительных форм в эпистолярном этикете см.: Успенский Б. А. Предисловие. — В кн.: Sohier J. Grammaire et Méthode Russes et Françoises, vol. I., München, 1987, p. XVII—XVIII, XXX. Характерна в этом плане переписка Третьяка Васильева (впоследствии инока Савватия, известного книжника) с младшим братом Сергеем. Сергей Васильев обратился к Третьяку с письмом, назвав себя «братом», а не «братишком», как того требовали правила эпистолярного этикета. Третьяк Васильев делает Сергею резкий выговор, обвиняя его в высокомерии: «Государю моему брату Сергею Васильевичу Тренко Васильев челом бьет. Писал ты ко мне о своем здоровьи, и я твое здоровье слышати рад… Да забыв ты отче благословение и матерне прощение и свое неразумие и невежество, что еси учинил — вместо благодеяния моего, мне злобу: пишешь ко мне з гневом, а иное шпынством и с лаею. Начало твоего писма к лицу моему: „раб брат твои челом бьет“. В том бо словеси двоя речь: смирение и величание. Рабом достоит писати смирения ради… а братом писал еси величания ради, мниши себе равна мне; негли несть тако … мочно было тебе закона ради и менши того — и „братишком“ написатца ко мне» (Центр. Гос. архив древних актов, ф. 181, №605/1113, л. 283об.—284об.).

109

Ср.: «…от его царьского величества совету боярина и воеводы и намесника Казанского и державцы Новосилского князя Михаила Ивановича Воротынского пану Григорью Александровичю Хоткевича слово наше то» (см.: Послания Ивана Грозного, с. 265).

110

Ср.: «…от его царского величества совету боярина и воеводы Полотцкого и наместника Ярославского Ивана Петровича Федоровича, брату нашему Григорью Александровичю Хоткевича, пану Виленскому, гетману навышшему великого княжества Литовского, старосте Городенскому и державце Могилевскому слово наше то». Равным образом и в послании королю он называет себя «Иваном Петровичем Федоровича» (см. там же, с. 275, 274).

111

См.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 53, ср. с. 84, 99, 101.

112

О наименованиях такого рода (т. е. о случаях, когда отчество отца принимает форму род. падежа) см. там же, с. 59—61, 76—78, 101. Ср. также наст. изд., с. 15.

113

Отдельные примеры см. у В. К. Чичагова (указ. соч., с. 67, 86); на общем фоне они выглядят как исключения.

114

См.: Послания Ивана Грозного, с. 241. Ср.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 52.

115

См.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 49—50; Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, т. III. СПб., 1861, с. 479, 484.

116

См.: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 33—34. Русификация украинско-белорусских фамилий на ‑ич могла происходить и с помощью добавления окончания ‑ов, когда, например, Жеребячич меняется на Жеребячичев и т. п. (см.: Унбегаун Б. О. Отчества на ‑ич…, с. 283).

117

См.: Лобанов-Ростовский А. Б. Указ. соч., т. I, СПб., 1895, с. 209; Пташицкий С. Л. Деспоты Зеновичи в конце XVI и начале XVII века. — Русская старина, т. XXI, 1878, январь, с. 125—138.

118

См.: Карнович Е. П. Указ. соч., с. 33—34. Мы не знаем, правда, в какой мере приведенные формы могут рассматриваться как фамилии, т. е. не являются ли они всего лишь отчествами. Ответ на этот вопрос требует специального исследования; мы ограничимся указанием, что А. М. Селищев, вслед за Е. П. Карновичем, расценивал эти формы именно как фамилии (см.: Селищев А. М. Указ, соч., с. 130). Ларион Дойникович в начале XV в. был в Пскове посадником, Филипп Ледкович в середине XIV в. служил здесь воеводой (см.: Тупиков Н. М. Указ. соч., с. 589, 676).

119

См. вообще об этом явлении: Успенский Б. А. История русского литературного языка (XI—XVII вв.). München, 1987, с. 275 и сл.; там же и основная литература по данному вопросу. Ср. также: Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре. — В кн.: Трубецкой Н. С. К проблеме русского самопознания. Б. м., 1927, с. 64, 76—77; Успенский Б. А. Никоновская справа и русский литературный язык. — Вопросы языкознания, 1969, №5.

120

См.: Харлампович К. В. Указ. соч., с. XI.

121

См.: Дмитриев М. Воспоминания о Семене Егоровиче Раиче. М., 1855, с. 5; [Без автора]. Раич Семен Егорович. — Русский биографический словарь, том «Притвиц — Рейс». СПб., 1910, с. 474. Старший брат С. Е. Раича, Федор Егорович (впоследствии Филарет, митрополит киевский и галицкий), который закончил ту же семинарию, сохранил фамилию Амфитеатров. Фамилия отца в данном случае наследственная: такая же фамилия была у их отца, сельского священника (брат которого, между тем, носил другую фамилию — Монастырёв); см.: Сергий (Василевский). Высокопреосвященный Филарет в схимонашестве Феодосий (Амфитеатров), митрополит Киевский и Галицкий, и его время, т. I. Казань, 1888, с. 7—8.

122

См.: Ельницкий А. Галич (Говоров, Никифоров) Александр Иванович. — Русский биографический словарь, том «Гааг — Гербель». М., 1914, с. 169.

123

См.: Биржакова Е. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Л., 1972, с. 130.

По свидетельству П. П. Вяземского, «в каком-то губернском городе дворянство представлялось императору Александру… Не расслышав порядочно имени одного из представлявшихся дворян, обратился он к нему: „Позвольте спросить, ваша фамилия?“ „Осталась в деревне, ваше величество, — отвечает он, — но, если прикажете, сейчас пошлю за нею“» (Вяземский П. Старая записная книжка. Л., 1929, с. 165); Е. П. Карнович приводит аналогичный анекдот, однако вместо Александра I фигурирует Николай I, а вместо дворянина — купец (Карнович Е. П. Указ. соч., с. 90). Независимо от исторической достоверности данного эпизода, сама возможность подобного недоразумения еще и в XIX в. не вызывает сомнения.

Характерен, вместе с тем, юридический казус, имевший место в 1818 г., когда после смерти Г. Р. Державина рассматривалось его духовное завещание. Державин, не имевший потомства, завещал свое родовое имение двоюродному племяннику П. Н. Миллеру. Сенат, рассматривавший дело, признал завещание противным закону от 23 марта 1714 г., «заключая, что закон сей дозволяет бездетному отдавать родовое имение свое одному только фамилии своей, кому похочет» и исходя из того, что «Миллер к фамилии Державина не принадлежит». За разногласием в Сенате дело это перешло в Государственный Совет, который определил, что употребленное здесь слово фамилия «нельзя иначе понимать…, как семья или род (familia), а не прозвище или прозвание (nomen)…, которое ныне по неправильному употреблению иностраннаго речения понимается иными под словом фамилия» (Полное собрание законов Российской империи [собрание 1‑е], т. XXXV. СПб., 1830, с. 434—435, №21468). Как видим, если в 1714 г. слово фамилия означало ‘семья, род’, то в 1818 г. оно означает прежде всего ‘родовое наименование’.

124

См.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 7; Симина Г. Я. Фамилия и прозвище. — В сб.: Ономастика. М., 1969, с. 31—32. «Уличные» фамилии бытовали и в городах. М. М. Пришвин вспоминал, например: «В Ельце, моем родном городе, все старинные купеческие фамилии были двойные: первое имя, хотя бы наше, Пришвин, было имя родовое и официальное, а второе имя считалось „уличным“: наше уличное имя было Алпатовы. И так точно было у всех: Лавровы, Ростовцевы, Горшковы, Хренниковы, Романовы, Заусайловы, Лагутины — у всех решительно были вторые „уличные“ имена» (Пришвин М. М. Кащеева цепь. — В изд.: Пришвин М. Собр. соч. в 6‑ти тт., т. 1. М., 1956, с. 25). Соответственно, у Достоевского в «Братьях Карамазовых» Федор Павлович говорит Ивану о купце из Чермашни: «Он Горсткин, только он не Горсткин, а Лягавый, так ты ему не говори, что он Лягавый, обидится» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., т. XIV. Л., 1976, с. 253).

В некоторых случаях неофициальные фамилии могли иметь особые функции. Так, П. И. Мельников писал о старообрядцах: «…замечены у них не без особой цели встречающиеся беспрестанно двойные фамилии, например: Строгальщиков он же и Корчагин, Панин он же и Овчинников, Мухин он же и Тюрин. Правда, есть у русского народа обыкновение кроме родового прозвания давать людям личные прозвища, которые вскоре от повсеместного употребления делаются другою фамилиею того лица и часто совершенно заменяют прежнюю родовую, которая впоследствии и забывается. Но у раскольников при употреблении двойных фамилий есть какая-то особая цель: у них двойные фамилии даются непременно людям богатым, коноводам раскола, людям, ведущим сектаторскую переписку с разными местами империи, раскольникам, занимающим какое-либо важное место в сектаторском отношении … Двойные фамилии таких раскольников переходят от отца к сыну через несколько поколений, и одна из них употребляется во всех случаях официальных, … другая же назначается исключительно для надобностей сектаторских» (Мельников П. И. Отчет о современном состоянии раскола 1854 года. — В кн.: Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Сб., т. IX. Нижний Новгород, 1910, с. 10—11.

125

О «прозвищных отчествах» см.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 54—62, 71—91.

126

Характерно, что в старообрядческом (беспоповском) Выговском общежительстве, существовавшем на русском Севере с конца XVII в. до середины XIX в. фамилии вообще не были приняты. Это относилось даже к князьям Мышецким, Андрею и Семену Денисовичам, которые в первой половине XVIII в. возглавляли это общежительство, — они именовались, соответственно, Андрей Денисов и Семен Денисов.

127

См. об этом явлении: Селищев А. М. Смена фамилий и личных имен. — В сб.: Труды по знаковым системам, V. Тарту, 1971 (= Ученые записки Тартуского университета, вып. 284); Успенский Б. А. Мена имен в России…

128

См.: Макензи Уоллес. Россия (перевод с англ.), т. I. М., 1880, с. 61. «Я знаю один случай, — пишет здесь Уоллес, — когда архиерей выбрал для фамилии два иностранных слова. Он хотел назвать мальчика Великосельским по месту его рождения „Великое Село“, но так как в семинарии оказался уже один Великосельский, то он, будучи в этот день в веселом расположении духа, назвал новичка Грандвилажеским», т. е. перевел название «Великое Село» на французский язык и образовал фамилию от французского названия «grand village».

129

См.: Владимирский-Буданов М. Государство и народное образование в России XVIII‑го века, ч. I. Ярославль 1874.

130

Голубинский Е. Е. Воспоминания. Кострома, 1923, с. 3—4, (воспоминания Е. Е. Голубинского записаны с его слов его учеником и преемником по кафедре в Московской духовной академии проф. С. И. Смирновым, однако первая глава, которую мы цитируем, написана непосредственно самим мемуаристом). Ф. А. Голубинский, в честь которого был назван Е. Е. Голубинский, был профессором философии в Московской духовной академии. Что же касается брата Ф. А. Голубинского, Е. А. Голубинского, то он был дьяконом при одной из приходских церквей Костромы. Как видим, в данном случае братья носят одну фамилию; это отнюдь не обязательно в духовном сословии. См. еще: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 78—79; Unbegaun В.‑О. Les noms de famille du clergé russe, p. 42—45; Рассказы и заметки сельского священника. — Русская старина, 1879, март, с. 556—557; Малеин И. М. Мои воспоминания. Тверь, 1910, с. 3.

131

См.: Шерметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 79—80.

132

О принципах образования семинарских фамилий см.: Шереметевский В. В. Указ. соч.: Unbegaun В.‑О. Op. cit; ср. также наст. изд., с. 169—181. Н. С. Лесков в романе «Некуда» говорит (от лица одного из героев), что фамилии в духовном сословии подразделяются на шесть категорий: «Первое, …фамилии по праздникам: Рождественский, Благовещенский, Богоявленский; второе, по высоким свойствам духа: Любомудров, Остромысленский; третье, по древним мужам: Демосфенов, Мильтиадский, Платонов; четвертое, по латинским качествам: Сапиентов, Аморов; пятое, по помещикам: помещик села, положим, Говоров, дьячок сына назовет Говоровский; помещик будет Красин, ну дьячков сын Красинский… А то, шестое, уж по владычней милости: Мольеров, Рассинов, Мильтонов, Боссюэтов» (Лесков Н. С. Собр. соч., в 11‑ти тт., т. II. М., 1956, с. 178). Ср. в рассказе С. Н. Сергеева-Ценского «Счастливица»: «Есть такое предание о древнем московском академическом начальстве, как оно перекрещивало бурсаков. Кто был тихого поведения и громких успехов, тот … получал фамилию от праздников, — например, Рождественский, Богоявленский, Успенский, Троицкий или Вознесенский … Кто был тихого поведения и тихих успехов, — этим скромникам, в тиши процветавшим, давали фамилию от цветов… Вот тогда-то и пошли все Розовы, Туберозовы, Гиацинтовы, Фиалковы … Но были еще и такие, что успехов-то тихих, а зато поведения громкого, — эти получали прозвище от язычества: Аполлонов, Посейдонов, Архитриклинов, Илионский, Амфитеатров и прочее, и прочее. Так говорит семинарское предание…» (Сергеев-Ценский С. Н. Собр. соч. в 10‑ти тт., т. II. М., 1955, с. 470). Это сообщение вполне достоверно, хотя описываемая здесь традиция явно не была повсеместной.

Что касается фамилий, образованных от названий цветов (Розов, Гиацинтов, Тюльпанов, Ландышев и т. п.), то, как утверждает П. М. Бицилли, они могут быть только семинарского происхождения — постольку, поскольку для русской народной ономастики прозвания по растениям нехарактерны (см.: Бицилли П. Из наблюдений над русской ономастикой как культурно-историческим источником. — В кн.: Šišićev zbornik. Mélanges Šišić. Zagreb, 1929, p. 597, примеч. 20). Ср., впрочем, некоторые примеры древнерусских прозвищ из области растительного мира: Веселовский С. Б. Ономастикон. М., 1974, с. 6).

133

См.: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 83; Unbegaun В.‑О. Op. cit., р. 53, 61; ср. наст. изд., с. 18, 170. Как отмечает Е. П. Карнович, подобное явление встречается также в русифицированных фамилиях поляков; чиновники из поляков русифицировали фамилии, не соображаясь со свойствами русского языка: «оттого в Западном крае вместо прозвания, например, Фомин явился Фомов, а вместо Семенов — Семенин» (Карнович Е. П. Указ. соч., с. 130). В любом случае нарушение словообразовательной закономерности указывает на искусственное происхождение фамилии.

134

Unbegaun B.‑O. Op. cit., p. 61. Л. Ф. Магницкий был великорусом (родом из окрестностей Осташкова) и первоначально носил фамилию Теляшин; фамилию Магницкий он во всяком случае имеет в 1701 г., и можно предположить, что он получил ее в Славяно-греко-латинской академии (см.: Криницкий Н. А. Леонтий Филиппович Магницкий (1669—1739). — В кн.: Труды второго областного тверского археологического съезда 1903 года 10—20 августа. Тверь, 1906, с. 435—439; Бородин А. В. Московская гражданская типография и библиотекари Киприановы. — В кн.: Труды Института книги, документа, письма [АН СССР], V. М.—Л., 1936, с. 56). Существует предание, что новую фамилию дал ему Петр I, который был так восхищен его познаниями в математических науках, «что называл его магнитом и приказал писаться Магнитским» (Берх В. Жизнеописания первых российских адмиралов или опыт истории российского флота, ч. I, СПб., 1831, с. 50, ср. с. 53).

135

См.: Лебедев А. Святитель Тихон Задонский и всея России чудотворец (его жизнь, писания и прославление). СПб., 1865, с. 14.

136

См.: Саитов В. Петров Василий Петрович. — Русский биографический словарь, том «Павел — Петр». СПб., 1902, с. 667.

137

См.: [Корф М.] Жизнь графа Сперанского, т. 1, СПб., 1861, с. 3—5.

138

См.: Васильчиков А. А. Указ. соч., с. 272. Ср. реплику Свидригайлова о Разумихине в «Преступлении и наказании» Достоевского: «Он малый, говорят, рассудительный (что и фамилия его показывает, семинарист должно быть)…» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., Т. VI. Л., 1973, с. 365). Характерно, что сам Разумихин, говоря о своем дворянском происхождении, подчеркивает, что у него другая фамилия: «Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин, как меня все величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын…» (там же, с. 93).

139

Державин. Сочинения с объяснительными примечаниями Я. Грота (2‑е академическое издание), т. III. СПб., 1870, с. 328. Ср. ответ на это стихотворение от имени священника И. С. Державина:

Учась в российском институте,

Сие я имя заслужил…

(там же, с. 334)

140

Ср. указ Синода от 18 ноября 1846 г.: «В некоторых епархиях существует обычай переменять воспитанникам духовных заведений фамилии их отцов и усваивать прозвания, нередко весьма странные и несвойственные для лиц духовного звания. Таковой обычай, которому нигде нет примера, противен разуму постановлений о союзе семейственном, устраняет достодолжное уважение к поколениям, поставляет каждого вне общественной связи с предками и потомками и по делам производит запутанность и даже совершенную невозможность разрешать вопросы о различии прав по их происхождению». Предписывается «по всему Духовному ведомству, чтобы впредь никому в сем ведомстве не усвоялись фамилии произвольные, но чтобы по общему правилу дети сохраняли фамилии своих отцов». Это постановление было подтверждено указами от 31 декабря 1851 г. и от 7 июля 1857 г., причем последний указ предписал сыновьям бесфамильных отцов дать фамилии, образованные от имен отцов (таким образом, фамилии в этом случае должны были совпадать с отчествами). См.: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. III, с. 284—285.

Е. Е. Голубинский вспоминал в этой связи: «Когда мы учились в последнем классе училища, из семинарии пришло предписание отобрать у всех произвольно данные фамилии и дать им отцовские фамилии. Мы весьма сокрушались, и некоторые плакали. Один из товарищей прозывался Сперанским, а отцу его была фамилия Овсов, и он очень плакал, не желая превращаться из Сперанского в Овсова. Но остается для меня совершенно неизвестным, почему мне фамилия не была переменена; в то время, как моего брата младшего Александра превратили из Голубинского в Пескова, меня оставили с громкой фамилией» (Голубинский Е. Е. Указ. соч., с. 4).

141

О генетической связи современных народных прозвищ с прозвищами древнерусскими см.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 34—38. Отметим, что традиция бытования прозвищ оказалась очень устойчивой и в дворянской среде: характерным образом эта традиция сохранялась и в новой, европеизированной России. Вот, что писал в конце XIX в. Н. Н. Голицын, один из представителей русской аристократии и, вместе с тем, специалист в области генеалогии: «Почти все дворянские роды допетровской Руси имели обыкновение давать своим представителям (особенно при многочисленности их) разные прозвища… Обычай этот сохранялся и позднее, при новых, европейских формах общественной жизни, только в нашей аристократии (на Западе мы его не встречаем) — почти до нашего времени, причем прозвища давались не на одном русском языке, но и на французском… У наших отцов было всегда на языке много готовых прозвищ. Говорилось: это князь Волконский — Бухна́, это La Tante Vertu (А. И. Васильчикова), а это la princesse Migouche, вот la princesse Bonbonnière (кн. Волконская), Diane en corroux, Мертвая Голова (князь Гагарин) и десятки других» (Голицын Н. Н. Указ. соч., с. 349). Ср. в этой связи «le terrible dragon» как прозвище Марьи Дмитриевны Ахросимовой в «Войне и мире» Л. Н. Толстого.