Русские цари - [57]

В области экономики Софья и Голицын продолжали содействовать развитию мануфактур иностранных предпринимателей, так что второе и третье поколение семьи Марселис (см. главу «Алексей Михайлович») к этому времени имели семь железоделательных заводов. В эту семью в 1677 г. через брак вошел Генрих Бутенант, получивший в 1683 г. привилегию на плавку железной и мед ной руды на Крайнем Севере, в Олонецко-Онежском регионе. В текстильном деле ведущую роль играли голландцы С 1683 по 1689 г. братья Элиас и Матиас Табберт (Тарбет) руководили бархатной и суконной мануфактурой под Москвой; Арент Паульсен (Паулус, Павлов) в 1681 1682 гг. открыл на Московском суконном дворе шелковую мануфактуру, которая с 1685 г. перешла в собственность государства, но в 1689 г. была закрыта. В обоих случаях не было благоприятных условий для производства: персидские длинношерстные овцы не были акклиматизированы в России, а шелк, ввозившийся армянскими купцами из Персии, был попросту дешевле. Эти и другие иностранные предприниматели, хотя и получали от правительства значительные привилегии, такие, как монопольные права и освобождение от пошлин, никогда не могли бы стать собственниками своих мануфактур. Все больше и больше предприятий переходили в русские руки. Иногородняя торговля, напротив, развивалась с большим успехом, после того, как благодаря Московскому миру (см. далее) Украина получила большую безопасность, и в 1687 г. пал таможенный барьер. В этот период перестало действовать объявленное 21 января 1689 г. — через добрых три года после Потсдамского эдикта по инициативе бранденбургского посланника приглашение гугенотам обосноваться в России.

Это приглашение свидетельствует о типичной для Голицына терпимости в религиозных вопросах, которая имела положительные последствия для иностранных слобод в Москве и даже для иезуитов. Правда, она удивительно контрастировала с непреклонным преследованием староверов, которое снова разгорелось после казни Никиты Пустосвята вслед за упомянутой религиозной дискуссией. В конце 1684 г. ведомствам было дано распоряжение разыскивать староверов и, если они не отрекутся, сжигать. Проповедников и попавшихся повторно следовало немедленно казнить. Это объяснялось не только религиозным рвением Софьи и Голицына, но и основанным на опыте стрелецкого бунта страхом перед тем, что староверы могут присоединиться и к другим восстаниям. Однако сожжения не производили никакого впечатления на диссидентов, скорее даже провоцировали самоубийства, так как староверы и без того уже жили в ожидании конца света. Их предводителями были, как правило, бывшие монахи Соловецкого монастыря, бежавшие в леса после кровавого подавления их восстания в 1676 г. (см. главу «Алексей Михайлович»). Только в 1687–1688 гг. были преданы смерти в огне 2700 человек в Палеостровском монастыре, несколько тысяч в Березове (на Волоке) и еще 1500 человек в Палеострове после годичной осады монастыря.

В такой неспокойной обстановке произошло еще одно религиозное столкновение, правда, после религиозной дискуссии в Москве, на этот раз не со староверами Речь шла о борьбе между «латинским» и «греческим» направлениями, на фоне которой в искусстве и литературе того времени происходило плодотворное влияние украинской культуры на москвичей. Оба лагеря были основаны украинцами или выходцами из Западной России. Епифаний Славинецкий, развивавший греческо-ортодоксальное учение, и Симеон Полоцкий, чей западный образ мыслей допускал и «латинские отклонения». Их учениками в 80-е годы были монах Евфимий, сотрудник необразованного патриарха Иоакима, и, с другой стороны, Сильвестр Медведев. Последний, бывший дьяк Приказа тайных дел, как и его учитель, от которого он унаследовал костяк своей библиотеки, насчитывавшей под конец 539 томов, и руководство школой в Заиконоспасском монастыре, в которой было больше 23 учеников, писал стихи, но прежде всего теологические трактаты. В одном из них («Хлеб животный») и в религиозной беседе, состоявшейся в середине 1681 г., он должен был по официальному поручению опровергнуть приехавшего в Москву «кальвинистского» вольнодумца Яна Белободского. Медведев при этом придерживался давно уже принятого в Южной России римско-католического взгляда на правильный момент для приобщения святых тайн во время причастия. Во второй половине 80 х годов этот спор о причастии, как первый действительно спорный теологический вопрос, волновал православную церковь. Аналогичные мысли в свое время высказывал даже Славинецкий, но и тогда скандал не возник бы, если бы не был спровоцирован появлением двух братьев-греков Иоанникия и Софрония Лихудов.

Эти два авантюриста прибыли — как, впрочем, и Белободский — в Москву, чтобы преподавать в будущей академии, устав которой, разработанный еще Полоцким, Медведев представил Федору Алексеевичу незадолго до его смерти. После этого устав, в котором обнаруживались первые признаки влияния западного естественного права, по приказанию патриарха был переработан Евфимием таким образом, что латинское было заменено греческим, и учителя из Украины и Литвы остались не у дел. После дальнейших обсуждений латынь снова появилась в учебном плане, когда «Славяно-греко-латинская школа» (или «Эллино-славянская академия»), первая высшая школа в России, наконец, открылась в 1687 г. в помещениях Заиконоспасского монастыря. Благодаря объединению школ Богоявленского монастыря и типографии (где находился оплот «греков») — академия сначала насчитывала 28, в следующем году — 32, а в 1689 г. даже 182 ученика, изучавших — если были преподаватели наряду с языками (в том числе церковно-славянским) грамматику, поэтику, риторику, диалектику, физику и пр.