Русские цари - [4]

Романовы, особенно отец Михаила Филарет, решили проблему прерывания «царева корня», по возможности уничтожая воспоминания и документы о царях времен смуты, фальсифицируя историю смуты в своем духе, представляя выборы как поиск правителя, предопределенного Богом, и выдавая Михаила за более или менее прямого потомка последних Рюриковичей, причем им на помощь пришла случайность патронимия Федорович — которую также можно было вести от Федора Ивановича. Хотя фальшивые претенденты все еще продолжали возникать (за все столетие их было семнадцать), но во второй половине 17 в. они уже называли себя не Рюриковичами, а Романовыми, так что династию можно считать признанной, начиная с Алексея Михайловича. Это тем более удивительно, что Михаил Федорович и Алексей Михайлович начали править в молодом возрасте. (И последующие Романовы при вступлении на трон были очень молодыми, а некоторые и малолетними.) Но свержению препятствовали две традиционные опоры московской аристократии: церковь и служилое дворянство, в то время как третий столп их власти — традиция (старина) — во время смуты впервые пошатнулся и продолжал расшатываться прогрессирующей «европеизацией».

Проблему разрушения традиций обострил Петр I (Великий), железной рукой осуществивший радикальные преобразования, по сути дела перестройку, и модернизировавший самодержавие. К его знаменитым реформам относится и введение титула императора. При этом речь уже не шла о совместных действиях с церковью, которая потеряла свое вековое значение единственной духовной власти, равно как в эпоху антиклерикализма и господства национальных церквей — свое равноправие со светской властью.

После завершения Северной войны Ништадтским миром сенат и синод, то есть верховный светский и высший духовный органы власти, 20 октября 1721 г. приняли решение просить Петра I принять титул «Отца отечества, императора всея Руси, Петра Великого». Двумя днями позже Петр утвердил этот титул и при этом объяснил, что речь идет уже не о преемнике византийского императора, а, со ссылкой на прецедент 1514 г., о новом императорском титуле с заимствованным латинским наименованием «император» (ср., соответственно, «древнерусская империя» как наименование для Петербургской империи). И прочая риторика была античной (раter patriae, magnus) и символизировала разворот к За паду. В этом смысле Петр использовал императорский титул уже с 1710 г. по отношению к завоеванным Остзейским провинциям («царь и император всея Руси»). Тем не менее не следует исключать остатки византийской традиции, тем более что она перенималась и через западных правоведов 17 в., чьи учебники были переведены по приказу Петра. Во всяком случае императорский титул однажды уже использовался в 1689 г. применительно к Ивану V и Петру I. В 1721 г. стало ясно, что новый титул должен заменить царский титул, а не использоваться наряду с ним. Слово «царь» сохранилось только для обозначения господства над Казанью, Астраханью и Сибирью, и с 1815 г. использовалось как эквивалент титула «король» по отношению к Царству Польскому, объединившемуся с Россией в персональную унию, чтобы не ставить Польшу по рангу ниже азиатских территорий.

Как в свое время и царский титул, титул «русский император» весьма медленно находил признание у большинства государств. Сразу же признали его прусский король Фридрих Вильгельм I — и здесь имел место бранденбургский прецедент. Нидерланды (1722 г.), Гамбург (1722 г.), Швеция (1723 г.) и Дания (1724 г.) тоже поспешили с признанием. Серьезную роль в этом сыграли торговые связи и, частично, угрозы со стороны России пересмотреть их. Позднее за вышеназванными странами в зависимости от политических отношений последовали удаленные государства: Османская империя (1741 г.), Англия, где царь до 1710 г. в соответствии с английским словоупотреблением совершенно естественно именовался «Еmреror» (1742 г.), Франция (1744 г), после некоторых размышлений о том, не ввести ли в качестве ответа и здесь императорскую власть, Испания (1745 г.). Наибольшее сопротивление оказали Римская империя и непосредственный сосед — Польско-Литовское государство. Римский император уже отразил русскую атаку в 1710 г.; в 1721 г. Карл VI объявил прецедент 1514 г. «неизвестным». В Вене ссылались на невозможность придать телу христианской церкви две головы, и скорее готовы были примириться с разрывом торговых связей, чем отказаться от первенства римского императора. В Польше Август Сильный отделывался отговорками, что как король должен дождаться мнения Речи Посполитой, а как курфюрст — мнения кайзера и империи.

Но даже после того, как 8 июля 1742 г. Мария Терезия, наконец, признала титул русского императора с оговоркой, что ничего не должно быть изменено в существующем церемониале и имевшихся до сих пор правах, этот процесс продолжался в Польше до 1764 г., когда королем был избран Станислав Август Понятовский, зависимый от Екатерины II.

К этому времени династия Романовых уже пресеклась: со смертью Петра II в начале 1730 г. — по мужской линии, а со смертью Елизаветы в конце 1761 г. — по чистой линии. Судьба великих часто бывает такова, что их потомство формируется неудовлетворительно или совсем хаотично. Так, Иван IV частично нес ответственность за пресечение династии Рюриковичей, а Петр I — поразительная параллель — жестоко расправился со своим старшим сыном. Горький опыт с Алексеем (умер 26 июня 1718 г.) побудил Петра I 5 февраля 1722 г. установить новый порядок престолонаследия, который до сих пор по обычаю заключался в праве первородства по мужской линии. Это было сделано в «Уставе о наследии престола», основанном на трактате Феофана Прокоповича под названием «Правда воли монаршьей» (издан на немецком языке в 1724 г.), который содержал естественно-правовые и теологические аргументы в стиле раннего абсолютизма. Со ссылкой на указ о единонаследии 1714 г., дававший отцу семейства право или вменявший ему в обязанность сделать единственным наследником имущества любого из своих сыновей, монарх также получил право передавать трон по наследству кандидату по своему выбору. Возможно, Петр хотел этим прежде всего исключить претензии своего внука Петра Алексеевича. Но урегулировать вопрос на практике императору, чей последний сын (Петр) умер в 1719 г., не удалось.