Русские беседы: лица и ситуации - [93]

«В этих актах не говорилось уже об устоях нашего исторического прошлого и изменение государственного строя предрешалось на основе начал конституционных. Принципиально я не мог сочувствовать введению этих начал в наш государственный строй, так как они противоречили и противоречат моему жизнепониманию, но я не мог сознавать, что слепая политика власти привела страну к неизбежности такого государственного преобразования. […] Хотя в это время я стоял в стороне от общественной жизни, но, тем не менее, сознавал, что если, быть может, силою обстоятельств я буду привлечен вновь к известному участию в политической жизни страны, то на мне будет лежать долг содействовать всеми силами осуществлению нового порядка государственного строя, стараясь в то же время, по мере возможности, согласовать свои действия при новых условиях с началами, лежащими в основе моего политического и общего жизнепонимания»[536].

Поскольку государственная власть сама встала исключительно на почву права, а не справедливости, начала нравственного, то тем самым она оказалась обязана судить себя по собственному, ею избранному основанию. Так что итогом интеллектуальной эволюции Шипова можно назвать его становление «конституционалистом поневоле», но добросовестным – избранный порядок вещей представлялся ему далеким от идеала, но на долгое время лучшей из возможных альтернатив, до тех пор, пока ограниченность формального, правового начала по отношению к сознанию справедливости не станет явной, не столько принуждающей, сколько побуждающей преодолеть ограниченность первого – и теперь его заботила уже не ограниченность конституционного порядка, а неспособность его установить, как писал он М. В. Челнокову 8.VII.1909 по поводу визита делегации Государственной думы и Государственного Совета в Великобританию, в которой состоял и его корреспондент:

«Что […] касается Государя и нашего правительства, то я боюсь, что все сказанное по их адресу, как со стороны наших депутатов, так и со стороны (и главным образом) англичан, только укрепит в них предположение, что они ведут Россию по верному пути и что существующий порядок есть истинно конституционный, что этим порядком довольно большинство Думы и что за дарование стране именно этого порядка восхваляют Государя в Европе. Вообще мой пессимизм относительно ближайшего будущего, считая его не менее десятилетия, меня не оставляет. Слишком глубоки корни переживаемого нами безвременья; корни эти не столько в почве правительственной, сколько в почве общественной»[537].

* * *

Шипов не был одарен сколько-нибудь сильным теоретическим умом и был склонен уповать на силу «добрых чувств» и «добрых нравов», в этом отношении сходясь с К. П. Победоносцевым, своим политическим антагонистом. В отличие, однако, от Победоносцева, Шипов полагал, что добрые нравы – не только условие надлежащего действия, но и то, что формируется в результате правильных действий, иными словами – установка на индивидуальное, на моральные качества действователей, не есть основание для воздержания от действия: напротив, именно невозможность при существующих моральных установках достигнуть желаемого результата есть то, что способно привести действователей к осознанию их моральной несостоятельности, необходимости нравственного перерождения или эволюции, к работе над собой. Именно отказ дать шанс, дать возможность действия приводил, по мысли Шипова, к тому, что те, кому было отказано в этой попытке, имели возможность добросовестно (перед самими собой) считать виновником сложившегося порядка вещей существующий режим – внешние ограничители были достаточно сильны, чтобы именно в них видеть основное препятствие к достижению желаемого. Более того, само по себе данное утверждение оказывалось верно – поскольку, отстраненная от большинства возможностей реального действия, общественность не только не имела стимула видеть собственную ограниченность и неспособность, но и не имела возможностей для коллективного перерождения – пороки, препятствующие ей стать действительными деятелями, порождались той самой системой, которая затем на этом основании отказывала общественности в доступе к власти.

11. Консерваторы в поисках будущего

[Рец.:] Репников А. В. Консервативные модели Российской государственности. – М.: Политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2014. – 527 с.

За последние два с половиной десятилетия русский консерватизм стал привлекать все большее внимание отечественных исследователей. В историографическом аспекте можно выделить две тенденции. В рамках первой, более ранней, анализируются преимущественно политические процессы, идеология и практика правых партий, формы политических консервативных объединений, их роль в политической жизни Российской империи, взаимодействие с правительством и с политическими партиями и объединениями других идеологических ориентаций. В данном случае речь в основном идет о последнем десятилетии XIX и первых десятилетиях XX в., т. е. периоде, непосредственно предшествующем возникновению в России публичной политики и времени существования думской монархии.

Главное внимание уделяется образованию консервативных политических объединений, предсказуемым образом центрированных на эпохе первой русской революции, практикам думской работы и политической активности за пределами Думы (особенно консерваторов и правых, действовавших в реформированном Государственном Совете), качественным переменам, происходившим в политической жизни страны в годы Первой мировой войны, и позициям, занятым консерваторами в ходе революции 1917 г. Именно 1917 год оказывается не только важнейшим водоразделом, но и основной смысловой точкой, задающей интерес к политическим консерваторам и их предшествующей деятельности, которая интерпретируется в свете последующей революции: как бесплодная, как провоцирующая катастрофу или как нереализовавшаяся альтернатива, неиспользованный шанс Российской империи. Названная тенденция дала импульс исследованиям, развернувшимся в отечественной историографии с 1960-х годов. Смена акцентов и доступность новых тем с конца 1980-х гг. пришлись на хорошо подготовленную научную почву (достаточно вспомнить работы П. А. Зайончковского, А. Я. Авреха, Р. Ш. Ганелина, Ю. Б. Соловьева и др.