Не предпринимая пока ничего, я решил вернуться наверх, отдышаться и взять фонарь, чтобы тщательнее осмотреть нишу. И как только отдышался, повязал для фильтрации платком рот, сразу спустился обратно вниз, оторвал там еще несколько досок и направил луч фонаря внутрь ниши. Увиденное там, заставило зашевелиться на моей голове волосы. В нише со связанными руками и с цепью на шее лежали останки какого-то человека. Какой срок прошел, как этот человек умер, неизвестно, но, вероятно, оставшиеся гнилостные пары и вызывали у меня такие странные сны. Но странные они были не потому, что являлись кошмарами, а потому, что связаны были именно с этим трупом, этим подвалом, этим домом. Как зов на помощь, исходивший от не захороненного покойника.
Скажете, мистика? Может быть, и мистика, я не знаю, как назвать то, что мне являлось раз за разом во сне на протяжении нескольких дней, но то, что я видел явно именно этот подвал и, наверняка, этого человека — вернее, глазами этого человека, — для меня неоспоримо.
Что говорить, я как ошпаренный выскочил наверх и выбежал из дома. Долго не мог отдышаться и прийти в себя. У меня просто не укладывалось всё в голове! Когда же немного успокоился, не долго думая, отправился в милицию, благо она находилась в двух шагах отсюда, и уже через каких-то десять минут в доме и на улице было полно народу.
Сразу же на «уазике» привезли владельцев, и им пришлось упорно доказывать, что они знать не знают, как такое могло случиться, потому что с умершей теткой последний год общались исключительно на пороге и в дом она вообще никого не впускала.
Теперь и соседям было окончательно ясно, что покойная действительно сошла с ума: держать собственного мужа в подвале на цепи, а всем растрезвонить, что он бросил её и ушел в неизвестном направлении.
И стали понятны теперь её загадочные — себе на уме — ухмылочки, которые искривляли её лицо каждодневно, и «дикие» песни, которые она выла по-шаманьи по вечерам на веранде, уставившись в темноту.
Мне же до сих пор не ясно, уважаемая редакция, каким образом происходил тот процесс общения, если его можно так назвать, меня с трупом посредством сна. На страницах вашей газеты публикуют массу статей по вопросам похожей направленности люди, всерьез занимающиеся феноменом подобной — другой — реальности. Может быть, они разъяснят его. Я был бы рад прочитать что-нибудь вразумительное по этому случаю.
О себе скажу дополнительно, что я не стал покупать тот дом, хотя в тот же день ко мне подошла родственница умершей и спросила, остается ли в силе наш договор. И хотя я, человек в сущности не суеверный, прошедшие ночи перевернули во мне все представления. Естественно, я отказался от покупки, мне хватило и тех кошмаров, которые я пережил. И теперь, как я вижу, правильно поступил, ведь буквально по прошествии месяца у нас с директором опять произошли серьезные разногласия, я уволился из фирмы и уехал из того городка. Выходит, сны мои были не только тесно связаны с покойным, заживо погребенным в подвале (как выяснилось впоследствии, мужчина умер от истощения, видно, жена его в наказание перестала кормить), но и с моим будущим, как бы предваряя последующие события: мой уход из фирмы и отъезд из города. Вот как всё иногда мистическим образом происходит.
А еще впоследствии я узнал, что дом тот так никто после этого и не купил и его случайно сожгли какие-то воришки, которые залезли через разбитое окно в надежде чем-нибудь поживиться. Теперь на месте того дома пустырь, и я даже рад, что так получилось. Наверное, я сошел бы там с ума.
Вот, собственно, и всё, что я хотел рассказать о своём «мистическом» опыте. Подписываться не буду, боясь оказаться не понятым. Уж слишком многие у нас еще не верят в подобное. Может, ваш журнал и изменит людские представления о реальности. Я, по крайней мере, надеюсь на это, ведь в мире так еще много необъяснимого. Всего вам хорошего».
«Боже, это даже удивительно, что я такой спокойный. Я тихо стою возле раковины, мою непочатую гору вчерашней посуды и совсем не обращаю внимания на сиплое бурчание моей дражайшей супруги Сони. Другой бы давно, как не остывший вулкан, взорвался, оглушительно гахнул бы тарелками об пол, затем заехал бы неугомонной ворчунье в челюсть, как это делал я раньше, и поостыл, но ничего этого я сейчас не сделал. Я теперь сам себя не узнаю. Я невозмутимо мою посуду, молча тру до блеска белый глянец свежевымытых тарелок и думаю о своем, совершенно, казалось бы, не воспринимая ворчливого голоса Сони. Так, наверное, изборожденный морщинами книжный червь какого-нибудь уединенного в горах средневекового монастыря сидел у раскрытого окна, держал в руке остро очиненное гусиное перо и не видел лежащих перед ним окрестностей. Так, скорее всего, поступал и несокрушимый легендарный Муций Сцевола, держа обожженную руку над пламенем.
Нет, что ни говорите, а мы в нашем веке на подобное хладнокровие не способны. Для нас выслушивание упреков собственных жен уже подвиг. Упреков, надо сказать, в большей части своей несправедливых и огульных.
Вот, к примеру, моя Соня. Придешь с работы, умоешься, переоденешься, приляжешь на полчасика отдохнуть — она тут как тут. Схватит какую-нибудь тряпку и давай усердно елозить ею по стенам, по телевизору, по мебели, все время бросая в мою сторону: «Что ты разлегся, я убираю, убираю…» У нее это в порядке вещей. Я не знаю, чем она занимается, когда меня нет дома, может, сериалы смотрит, может, на диване прохлаждается, но стоит мне появиться на пороге — она тут же что-нибудь затевает: гремит на антресолях стеклянными банками, переставляет с места на место в прихожей обувь, перебирает в платяном шкафу одежду, — смотри, мол, какая я непоседливая, как я стараюсь все сделать по дому, во всем успеть, всё привести в порядок, будто порядок этот важнее всего на свете!