Русская поэзия XVIII века - [56]

Ведь я еще ее в отделке не видал;

Уж, верно, это храм! храм вкуса». – «Отгадал». —

«Конечно, и… любви?» – «Увы! еще не знаю.

Угодно поглядеть?» – «От всей души желаю».

О бедный муж! спеши иль после не тужи

И от дивана ключ в кармане ты держи:

Диван для городской вострушки,

Когда на нем она сам-друг,

Опаснее, чем для пастушки

Средь рощицы зеленый луг.

И эта выдумка диванов,

По чести, месть нам от султанов[320]!

Но как ни рассуждай, а Миловзор уж там,

Рассматривает все, любуется, дивится;

Амур же, прикорнув на столике к часам,

Приставил к стрелке перст, и стрелка не вертится,

Чтоб двум любовникам часов досадный бой

Не вспоминал того, что скоро возвратится

Вулкан домой.

А он, как в руку сон!.. Судьбы того хотели!

На тяжких вереях вороты заскрипели,

Бич хлопнул, и супруг с торжественным лицом

Явился на конях усталых пред крыльцом.

Уж он на лестнице, таща в руках покупку,

Торопится свою обрадовать голубку;

Уж он и в комнате, а верная жена

Сидит, не думая об нем, и не одна.

Но вы, красавицы, одной с Премилой масти,

Не ахайте об ней и успокойте дух!

Ее пенаты с ней, так ей ли ждать напасти?

Фиделька резвая, ее надежный друг,

Которая лежала,

Свернувшися клубком

На солнышке перед окном,

Вдруг встрепенулася, вскочила, побежала

К дверям и, как разумный зверь,

Приставила ушко, потом толк лапкой в дверь,

Ушла и возвратилась с лаем.

Тогда ж другой пенат, зовомый попугаем,

Три раза вестовой из клетки подал знак,

Вскричавши: «Кто пришел? дурак!»

Премила вздрогнула, и Миловзор подобно;

И тот и та – о время злобно!

О непредвиденна беда! —

Бросаяся туда, сюда,

Решились так, чтоб ей остаться,

А гостю спрятаться хотя позадь дверей, —

О женщины! могу признаться,

Что вы гораздо нас хитрей!

Кто мог бы отгадать, чем кончилась тревога?

Муж, в двери выставя расцветшие два рога,

Вошел в диванную и видит, что жена

Вполглаза на него глядит сквозь тонка сна;

Он ближе к ней – она проснулась,

Зевнула, потянулась;

Потом,

Простерши к мужу руки:

«Каким же, – говорит ему, – я крепким сном

Заснула без тебя от скуки!

И знаешь ли, что мне

Привиделось во сне?

Ах! и теперь еще в восторге утопаю!

Послушай, миленький! лишь только засыпаю,

Вдруг вижу, будто ты уж более не крив;

Ну, если этот сон не лжив?

Позволь мне испытать». – И вмиг, не дав супругу

Прийти в себя, одной рукой

Закрыла глаз ему – здоровый, не кривой, —

Другою же на дверь указывая другу,

Пролазу говорит: «Что, видишь ли, мой свет?»

Муж отвечает: «Нет!» —

«Ни крошечки?» – «Нимало;

Так темно, как теперь, еще и не бывало». —

«Ты шутишь?» – «Право, нет; да дай ты мне взглянуть».

«Прелестная мечта! – Лукреция вскричала, —

Зачем польстила мне, чтоб после обмануть!

Ах! друг мой, как бы я желала,

Чтобы один твой глаз

Похож был на другой!» – Пролаз,

При нежности такой, не мог стоять болваном;

Он сам разнежился и в радости души

Супругу наградил и шалью и тюрбаном.

Пролаз! ты этот день во святцах запиши:

Пример согласия! Жена и муж с обновой!

Но что записывать? Пример такой не новой.

1791

«Стонет сизый голубочек…» [321]

Стонет сизый голубочек,

Стонет он и день и ночь;

Миленький его дружочек

Отлетел надолго прочь.

Он уж боле не воркует

И пшенички не клюет;

Все тоскует, все тоскует

И тихонько слезы льет.

С нежной ветки на другую

Перепархивает он

И подружку дорогую

Ждет к себе со всех сторон.

Ждет ее… увы! но тщетно,

Знать, судил ему так рок!

Сохнет, сохнет неприметно

Страстный, верный голубок.

Он ко травке прилегает;

Носик в перья завернул;

Уж не стонет, не вздыхает;

Голубок… навек уснул!

Вдруг голубка прилетела,

Приуныв, издалека,

Над своим любезным села,

Будит, будит голубка;

Плачет, стонет, сердцем ноя,

Ходит милого вокруг —

Но… увы! прелестна Хлоя!

Не проснется милый друг!

1792

Чужой толк

«Что за диковинка? лет двадцать уж прошло,

Как мы, напрягши ум, наморщивши чело,

Со всеусердием всё оды пишем, пишем,

А ни себе, ни им похвал нигде не слышим!

Ужели выдал Феб свой именной указ,

Чтоб не дерзал никто надеяться из нас

Быть Флакку[322], Рамлеру и их собратьи равным

И столько ж, как они, во песнопеньи славным?

Как думаешь?… Вчера случилось мне сличать

И их и нашу песнь: в их… нечего читать!

Листочек, много три, а любо, как читаешь —

Не знаю, как-то сам как будто бы летаешь!

Судя по краткости, уверен, что они

Писали их резвясь, а не четыре дни;

То как бы нам не быть еще и их счастливей,

Когда мы вó сто раз прилежней, терпеливей?

Ведь наш начнет писать, то все забавы прочь!

Над парою стихов просиживает ночь,

Потеет, думает, чертит и жжет бумагу;

А иногда берет такую он отвагу,

Что целый год сидит над одою одной!

И подлинно уж весь приложит разум свой!

Уж прямо самая торжественная ода!

Я не могу сказать, какого это рода,

Но очень полная, иная в двести строф!

Судите ж, сколько тут хороших есть стишков!

К тому ж и в правилах: сперва прочтешь вступленье,

Тут предложение[323], а там и заключенье —

Точь-в-точь как говорят учены по церквам!

Со всем тем нет читать охоты, вижу сам.

Возьму ли, например, я оды на победы,

Как покорили Крым, как в море гибли шведы:

Все тут подробности сраженья нахожу,

Где было, как, когда, – короче я скажу:

В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю!

Я, бросивши ее, другую раскрываю,

На праздник иль на что подобное тому:

Тут найдешь то, чего б нехитрому уму