Русская поэзия Китая - [19]

Шелестят, пролетая, крылом,

Вспоминаю косматые сосны,

Обступившие черный дом.

1931

Шанхай

«Мгновений несколько меж серых облаков…»

Мгновений несколько меж серых облаков

Проталинки молочного фарфора,

Поголубевшие у желтых ободков,

Глубинный свет сочили из простора.

И ветка в холоде темнеющего дня

С пучком едва позеленевших почек

Грядущую весну пропела для меня

Невыразимостью небесных строчек.

1934

Шанхай

ГУ-ПАН ГУН-ШУ

Задремала стража. Знойно лето,

В синеве застыли облака.

У ворот, чернеющих от света.

Не кричат разносчики с лотка.

Сам хозяин на войне, в отъезде.

Солнце вырезные тени льет

На зверей из камня на подъезде,

На дверей узорный переплет.

Зной разлил в усадьбе неподвижность

Полуденную глухую тишь.

И звенит китайская недвижность

Над разлетом черепичных крыш.

Лепестки глициний стелют просинь

На увитой лозами тропе;

Золотые рыбы хлеба просят

В медленно струящейся воде.

И вот тут, на сломанных перилах,

Где растет по трещинам трава,

Медленная вечность обронила

Тишиной пропетые слова.

БОРИС БЕТА

ЛОШАДЬ ПАЛЛАД А

Опять заслышать на заре

Сквозь мягкий сон укрытых глаз

Протяжность зовов на трубе,

Вновь неожиданных для нас,

Заспавших и на этот раз

Устав о воинской игре!..

Проснуться так: в окне мороз

Раздольных голубых просторов,

И миг приготовлений скорых,

И звоны на одетых шпорах,

И натощак от папирос —

Проклятый кашель без угроз…

А вышел — что твое вино,

Он ранью ковкой опьянит,

И снова в высоте звенит

И заливается труба,

И сердце ей опьянено,

Хоть холодеет на губах!

Пола тотчас же просквозит,

Походка звонкая легка,

И песня новая звенит;

Чея-то глупая рука

Уже засыпала овес,

И чешется, рассевшись, пес.

У двери теплых денников

Навоз подстилочных клоков

Дымится свежестью своей,

И стуки-постуки подков

Уверенные: из дверей

Выводят первого коня…

О, Господи, прости меня,

Что я опять желаю брани,

Что вот опять мое желанье

Проходит, славою звеня,

И смяты смертно зеленя

Отменным полевым галопом

На страх застигнутой Европы!..

МАНЬЧЖУРСКИЕ ЯМБЫ

I

Ну да! Еще не так давно

В мое раскрытое окно

И в дверь на цементный балкон

Вставал июньский небосклон.

Маньчжурский неподвижный зной:

С утра ленивая пора,

Лимонов профиль вырезной,

А во дворе — детей игра…

И плыл дрожащий горизонт,

И млели там зонты дерев,

И солнце — огненный орех —

Опять слепило горячо.

Опять стремительный дракон

Взмывал в лазурь, на высоту,

И делался горяч балкон,

И пронизала пустоту

Огня небесного искра,

И приходила в мой покой,

Касалась легкою рукой

Тоска (она любви сестра).

II

Ну почему бы не поплыть,

А то отправиться пешком,

С бродячим за спиной мешком.

Туда, где с башнями углы

Оглиненных кизячьих стен,

Где вовсе раскрывает свет

Испепеляющий дракон;

В бумаге поднято окно,

И на циновке детский стол,

И флейта плачется светло,

А музыкант на ней — слепой.

Проедет в толстые врата

Мешками полная арба…

Коней дрожащая губа,

А шея стрижена, крута,

Извозчик по пояс нагой

(И как мала его нога!),

А там стреляет кнут другой

И — впряженных коров рога…

III

Не раз задумывался я

Уйти в глубокие края,

И в фанзе поселиться там,

Где часты переплеты рам;

Бумага в них, а не стекло,

И кана под окном тепло.

На скользкую циновку сесть,

Свинину палочками есть

И чаем горьким запивать;

Потом курить и рисовать,

Писать на шелке письмена —

И станет жизнь моя ясна,

Ясна, как сами письмена.

1923

Харбин

ГОЛОС

Летают в воздухе святом,

Неслышно пропадают птицы.

Над ровным лугом — желтый дом,

А дух на воле и томится.

Есть в облаках сиянье льдин,

В пруду метнулась рыба кругом,

И в этот полдень я один

Дышу томительным испугом.

Так жадно думаю о Вас,

И расцветают все движенья,

Далеких губ, далеких глаз

Влиятельное выраженье.

А вот счастливая рука:

Она имеет тяжесть тела;

Святая кровь — ее река —

Высоким шумом прошумела.

И смелый голос надо мной

Поет неслышными словами,

А небо с той же синевой

И уплывающими льдами.

1924

Шанхай

ВИКТОР ВЕТЛУГИН

У ОКНА

Слепая ночь устало хмурится…

Как много снега намело.

Там убегающая улица

Легла серебряной стрелой.

А я прильнул к стеклу оконному —

Мне как-то странно хорошо.

Я памятью настороженною

В страницы прошлого ушел.

И, воскрешая ту, забытую

Любовь — забытую мечту,

Глазами, широко раскрытыми,

Гляжу в немую темноту.

«Тонкой змейкой раскинута сталь…»

Тонкой змейкой раскинута сталь,

В синеву убегает зигзагом.

Я не знаю, давно ли я стал

Загорелым и дерзким бродягой.

Только кажется мне, что давно,

Что и предки мои кочевали

По степям под сибирской луной,

По скалистым хребтам Забайкалья.

А теперь, оглянувшись назад

На далекую жизнь, вижу снова

Цепь железобетонных громад,

Переулки в гранитных оковах.

Бесконечную цепь проводов,

Черным дымом пронизанный воздух,

Перекличку фабричных гудков,

Фонарей неподвижные звезды.

А еще — будто солнечный луч

Иль вечерней зари позолота —

Из растаявших в сумерках туч

Улыбается ласковый кто-то.

Может быть, этот вычурный бред

Лишь сознаньем придуман усталым,

Может быть, с незапамятных лет

Я брожу по обветренным шпалам.

УЗНИК

Через зубчатые ночные тучи,

Через решетку в маленьком окне

Прокрался робкий, одинокий лучик

И задрожал и улыбнулся мне.

Как будто думы тайные подслушав.

Так улыбалась девушка одна,

И с той улыбкой проникала в душу

Блаженная святая тишина.

В моей тюрьме — она страшнее гроба —

Случайный свет из глуби ледяной

В зверином сердце выросшую злобу