Русская литература: страсть и власть - [128]
Становится известно, что председательское резюме резко и определенно обвинительное. <…> Около шести часов стремительно выбегают репортеры. Разносится молнией известие, что Бейлис оправдан. Внезапно физиономия улиц меняется. Виднеются многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. <…> Исключительность состава присяжных еще подчеркивает значение оправдания.
И вот здесь возникает, пожалуй, самый страшный вопрос: а что было бы, если бы его осудили? Вероятнее всего, был бы погром. Может быть, волна погромов: черносотенцы-то уже собрались у Софийского собора. Вероятнее всего, ужесточили бы цензуру. Вероятнее всего, в России воцарилось бы самое страшное, самое безнадежно-пессимистическое настроение. Но процесс Бейлиса окрылил Россию и положил конец российской реакции в 1913 году; вскоре началась война и терминальная стадия империи.
Невзирая на огромное количество книг, написанных о процессе Бейлиса, до сих пор в России нет о нем ни полноценного фильма, ни полноценного романа. Сценарий Татьяны Хлоплянкиной третий раз – уже после ее смерти – был зарублен в кино, а при жизни она дважды пыталась его пробить, и ничего не вышло. Нет романа о деле Бейлиса, как, скажем, «Весна» Александры Бруштейн, рассказывающая о деле Дрейфуса. Подробные исследования этого процесса до сих пор не проведены, хотя есть вот масса православных книг о том, как жиды в очередной раз защитили своего.
Видимо, здесь есть какая-то страшно глубокая родовая травма. Страшно глубокая тайна. И тайна эта, как ни странно, сводится не к евреям. Тайна эта сводится к тому, что истина в России никому не нужна. Либералам нужна своя версия событий, условным государственным черносотенцам – своя. А люди, которым нужна истина, такие как Василий Алексеевич Маклаков, защитник Бейлиса, и Владимир Галактионович Короленко, не могут к ней пробиться.
Точно так же никому не нужен и мальчик, о котором мы до сих пор ничего не знаем, до сих пор не знаем, кто, за что и как его, в конце концов, убил. И может быть, в этой главной российской родовой травме – что никому не нужны люди – и заключается главная наша беда.
Максим Горький
«Жизнь Клима Самгина»
В 1931 году начала выходить из печати главная книга Горького – «Жизнь Клима Самгина», которая, по его мнению, должна была его обессмертить, но, по мнению других людей, оказалась самой катастрофической неудачей во всей его писательской биографии.
Существует парадокс всех великих замыслов: книга, которая кажется автору самой главной, самой значимой, вобравшей весь его опыт, которая сочиняется годами, становится невероятным концентратом творческой энергии, сведений о жизни, которая титаническим трудом созидается, – когда эта книга написана, оказывается, что ее некому читать.
Это происходит по нескольким причинам, и одна из них – автор сам стал безнадежным анахронизмом и остался в своем времени: так получилось, например, с романом Леонида Леонова «Пирамида», который был задуман в 1938 году, писался пятьдесят пять лет и вышел к читателям в 1993 году.
Еще одна причина, по которой такие титанические замыслы трудно читателем воспринимаются, – и эта причина, пожалуй, наиболее распространена именно в России, – заключается в том, что русский читатель ценит в книге не идею, а прежде всего изобразительную мощь. Может быть, залог писательского успеха Толстого, его невероятной популярности в том, что вся художественная ткань романа активно противоречит его философской части, которая многократно разоблачена решительно всеми критиками Толстого.
«Жизнь Клима Самгина» – роман, написанный для несуществующего читателя, роман, продиктованный одной идеей, в достаточной степени умозрительной, и кроме того, что особенно важно подчеркнуть, этот роман попал в эпоху 1930-х годов, в эпоху радикального упрощения русской художественной жизни.
Великой заслугой Горького стоит признать, что роман тем не менее не погиб и, в общем, читается. Даже самые придирчивые критики романа говорят, что первые две с половиной книги из четырех очень талантливы. А некоторые утверждают, что и гениальны.
Я читал «Жизнь Клима Самгина» тогда, когда надо ее читать, в пятнадцать-шестнадцать лет, когда эта книга воспринимается как одно из самых напряженно-эротических произведений в русской литературе и когда, по счастливому выражению Фазиля Искандера, не читаешь, а обчитываешь вокруг цитаты. Я готов с абсолютной честностью признать, что бо́льшая часть романа читалась ради Лидии Варавки, которая в постели восклицает: «И это – всё? Для всех – одно: для поэтов, извозчиков, собак? Послушай, ведь это ужасно – Бог и половые органы!», ради провокаторши Никоновой, ради фраз типа «та была удобнее, а эта – лучше всех знает искусство наслаждения телом».
И вот тут задаешься довольно интересным вопросом, который один молодой талантливый критик недавно сформулировал: читать роман «Жизнь Клима Самгина» необыкновенно противно и очень приятно.
Действительно, когда читаешь эту книгу, ты как бы глотаешь гранату, потому что это роман с отрицательным протагонистом. Большая редкость в мировой литературе – написать книгу, зерно, стержень которой воплощал бы отрицательный герой. Задача практически безнадежная. Потому что если кладешь все силы на разоблачение чужой жизненной катастрофы, то приходишь обычно к двум неутешительным выводам: а) ты написал о себе; б) такова всякая жизнь. Как говорил Бродский, достаточно вспомнить, чем она кончается.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
Книга известного историка литературы, доктора филологических наук Бориса Соколова, автора бестселлеров «Расшифрованный Достоевский» и «Расшифрованный Гоголь», рассказывает о главных тайнах легендарного романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго», включенного в российскую школьную программу. Автор дает ответы на многие вопросы, неизменно возникающие при чтении этой великой книги, ставшей едва ли не самым знаменитым романом XX столетия. Кто стал прототипом основных героев романа? Как отразились в «Докторе Живаго» любовные истории и другие факты биографии самого Бориса Пастернака? Как преломились в романе взаимоотношения Пастернака со Сталиным и как на его страницы попал маршал Тухачевский? Как великий русский поэт получил за этот роман Нобелевскую премию по литературе и почему вынужден был от нее отказаться? Почему роман не понравился властям и как была организована травля его автора? Как трансформировалось в образах героев «Доктора Живаго» отношение Пастернака к Советской власти и Октябрьской революции 1917 года, его увлечение идеями анархизма?
Статья Марка Алданова к столетнему юбилею Ф.М. Достоевского.
Эта книга – о роли писателей русского Монпарнаса в формировании эстетики, стиля и кода транснационального модернизма 1920–1930-х годов. Монпарнас рассматривается здесь не только как знаковый локус французской столицы, но, в первую очередь, как метафора «постапокалиптической» европейской литературы, возникшей из опыта Первой мировой войны, революционных потрясений и массовых миграций. Творчество молодых авторов русской диаспоры, как и западных писателей «потерянного поколения», стало откликом на эстетический, философский и экзистенциальный кризис, ощущение охватившей западную цивилизацию энтропии, распространение тоталитарных дискурсов, «кинематографизацию» массовой культуры, новые социальные практики современного мегаполиса.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о тайнах и загадках археологии, этнографии, антропологии, лингвистики состоит из двух частей: «По следам грабителей могил» (повесть о криминальной археологии) и «Сильбо Гомера и другие» (о загадочном языке свиста у некоторых народов мира).
Американский популяризатор науки описывает один из наиболее интересных экспериментов в современной этологии и лингвистике – преодоление извечного барьера в общении человека с животными. Наряду с поразительными фактами обучения шимпанзе знаково-понятийному языку глухонемых автор излагает взгляды крупных лингвистов на природу языка и историю его развития.Кинга рассчитана на широкий круг читателей, но особенно она будет интересна специалистам, занимающимся проблемами коммуникации и языка.
Знаменитая лекция Быкова, всколыхнувшая общественное мнение. «Аркадий Гайдар – человек, который во многих отношениях придумал тот облик Советской власти, который мы знаем. Не кровавый облик, не грозный, а добрый, отеческий, заботливый. Я не говорю уже о том, что Гайдар действительно великий стилист, замечательный человек и, пожалуй, одна из самых притягательных фигур во всей советской литературе».
«Как Бунин умудряется сопрячь прозу и стихи, всякая ли тема выдерживает этот жанр, как построен поздний Бунин и о чем он…Вспоминая любимые тексты, которые были для нас примером небывалой эротической откровенности»…
«Нам, скромным школьным учителям, гораздо приличнее и привычнее аудитория класса для разговора о русской классике, и вообще, честно вам сказать, собираясь сюда и узнав, что это Большой зал, а не Малый, я несколько заробел. Но тут же по привычке утешился цитатой из Маяковского: «Хер цена этому дому Герцена» – и понял, что все не так страшно. Вообще удивительна эта способность Маяковского какими-то цитатами, словами, приемами по-прежнему утешать страждущее человечество. При том, что, казалось бы, эпоха Маяковского ушла безвозвратно, сам он большинством современников, а уж тем более, потомков, благополучно похоронен, и даже главным аргументом против любых социальных преобразований стало его самоубийство, которое сделалось если не главным фактом его биографии, то главным его произведением…».
Смерть Лермонтова – одна из главных загадок русской литературы. Дмитрий Быков излагает свою версию причины дуэли, объясняет самоубийственную стратегию Лермонтова и рассказывает, как ангельские звуки его поэзии сочетались с тем адом, который он всегда носил в душе.