Русская литература: страсть и власть - [125]

Вот тут возникает интересная фигура киевского прозектора Туфанова, который дал взаимоисключающие экспертизы. Первая экспертиза совершенно отчетливо показывает, что большинство ран, нанесенных Андрюше Ющинскому, во всяком случае самые серьезные раны – прокол швайкой сердца, – имеют посмертный характер, и потому «источение крови из тела» не может быть. Потому что кровь жертвенного животного, в данном случае кровь человека, должна источаться из жертвы еще живой. То, что представления о жертвенном животном были распространены на человека, – это как раз и есть продолжение «кровавого навета».

Но здесь вступает в дело прямое давление на Туфанова, и Туфанов пишет, что раны могли иметь прижизненный характер. Более того, Розанов, а также профессор Сикорский, указывают, что раны на виске складываются в форму буквы «алеф» и, таким образом, вдвойне имеют ритуальный характер.

Что здесь принципиально важно? То, что уже начиная с мая-июня 1911 года оказывается беспрецедентное давление на экспертов и свидетелей и их ненавязчиво подталкивают к антихристианской, антисемитской кровавой версии. Наибольшую роль играет здесь Владимир Голубев, геройски павший в сентябре 1914 года, добровольцем ушедший в армию через год после бейлисовского процесса. Голубев не просто активный член Союза русского народа – в двадцать лет он еще и председатель собственного Союза двуглавого орла. Когда смотришь на фотографии Голубева, поражаешься тому, какое гармоничное, ясное, чистое лицо, какие орлиной ясности глаза под этими густыми бровями глядят прямо в душу истинного христианина, крича: «Настало время!» Если в свое время Витте совершенно справедливо писал, что по большинству лидеров черной сотни плачет виселица, – по Голубеву, несомненно, плачет канонизация. Он искренне верил в то, что евреи погубят Россию.

Голубев предполагал еще в апреле устроить большой еврейский погром с отмщением за Андрюшу Ющинского. Но полицейские власти Киева, с которыми он был в довольно тесном контакте, его отговорили, потому что как раз государь император в апреле приехал. А точнее, собирался приехать. Но визит был перенесен на сентябрь, и на сентябрь же был перенесен погром. А потом, как вы знаете, анархист Богров еврейского происхождения вмешался в ход событий, и визит закончился гибелью Столыпина.

Волна антисемитизма, прокатившаяся по России, привела к тому, что Мендель Бейлис, взятый в том же июне, не мог быть оправдан уже никак. Больше того: почему Бейлиса вообще взяли? Почему возникло упоминание о нем в этом деле? Он был единственный в окрестностях еврей. Это был единственный человек, на которого хоть как-то можно было всю эту историю свалить. Кроме Веры Чеберяк и ее подручных, подозреваемых не было уже в самом начале. И слишком многое указывало на них. Не говоря уже о том, что наволочка, найденная в кармане Андрюшиной шинели, совпала полностью с наволочками в чеберецком доме, и соседи снизу слышали топот и писк, как им показалось. В общем, масса была свидетельств.

А между тем нужен был еврей. И взяли Бейлиса, который работал на заводе у другого крещеного еврея, Зайцева, на кирпичном заводе, где дети обожали кататься на так называемых мяльях, – это такая карусель, с помощью которой мнут глину. Это было единственное развлечение лукьяновской детворы.

Но после того как Менделя Бейлиса арестовали, выяснилось, что на роль обвиняемого он не годится никакой стороной. Во-первых, он не соблюдает никаких еврейских праздников. Во-вторых, он не знает еврейской грамоты. Он и русский-то знал очень плохо. Он знал идиш. И на идише, кстати, написал знаменитые свои мемуары «История моих страданий».

Бейлис был человек ограниченный, на грани слабоумия. Но ему хватило, однако, мужества сопротивляться оговору. Он ничего не признавал. Хотя подвергался он фактически пыткам: не давали ему видеться с женой, с многочисленными детьми. Устраивали против него провокации. Против Бейлиса велась довольно разнузданная пропаганда. Но именно эта самая абсолютная ничтожность и абсолютное тупоумие этого человека, по всей видимости, сыграли в его пользу. Он никак не походил на хладнокровного убийцу, тем более на фанатика. Тем более на маньяка.

И на своем последнем слове на киевском процессе в 1913 году Бейлис ничего не сказал, он просто разрыдался. И это подействовало на многих. Оскар Грузенберг, прекрасный еврейский адвокат, красавец, образованный европейский человек, когда устал биться в эту стену, в своей защитительной речи на суде сорвался. Он закричал: «Да, Бейлис, может быть, мы не сможем вас спасти! Но перед Богом вы сейчас стоите!» И начал читать на иврите молитву «Слушай, Израиль!».

Вот тут в дело вступает Короленко со своим даром журналистского расследования. Несмотря на тяжелую болезнь сердца, несмотря на запреты врачей, он 11 октября 1913 года приезжает в Киев из своей Полтавы и остается до конца процесса. А уже с 20 октября в столичных газетах стали появляться острые корреспонденции В. Г. Короленко с заседаний суда. За одну из них, разоблачавшую фальсификацию состава присяжных, Короленко был даже привлечен к суду.