Русская литература: страсть и власть - [123]
А дело Бейлиса не закончено, как вы знаете. Ведь до сих пор не опровергнут никем вердикт присяжных, согласно которому у евреев имеются случаи ритуального убийства, до сих пор повторяют, что присяжные практически, как говорят преферансисты, «разложились впополаме», – они не смогли дать ответа о ритуальных убийствах, сказав, что, по всем свидетельствам, евреи принимают в них участие, не смогли назвать настоящего убийцу. И только конкретный Бейлис был признан невиновным – за недостатком улик; вот это очень принципиальный момент. Дело Бейлиса не кончилось, как не кончился российский антисемитизм, как не кончилась российская темнота, в которой этому антисемитизму так вольготно.
Почему вообще возникли предпосылки к этой достаточно парадоксальной истории? Почему в России 1911 года – уже пять лет прошло после того, как во Франции торжественно оправдан Дрейфус, и примерно 650 лет после того, как была издана знаменитая булла папы Иннокентия 1247 года, согласно которой евреи не причастны к кровавым жертвоприношениям, – это дело возникает?
И вот здесь нам придется сделать экскурс в природу русского антисемитизма. Русский антисемитизм – вещь, которая сама по себе не вызвана никакими теоретическими причинами. Она глубоко духовна, подсознательна, она коренится в какой-то страшной исторической трагедии.
Когда-то Василий Шульгин, очень талантливый человек, разделил всех антисемитов на теоретических и практических. Некоторые не любят евреев конкретно, то есть желают бить им морду, другие имеют к евреям теоретические претензии. Но тем не менее и те и другие ощущают какой-то страшный, непобедимый зов крови, который ведет к этим странным выводам. Почему? Откуда? Как это случилось? Ведь, в конце концов, «кровавый навет» родился не в России. До восемнадцатого века русским вообще мало дела было до евреев, потому что и евреев, собственно, никаких не было. Это уж после одного из разделов Польши, когда Западная Украина оказалась вдруг в составе империи, возникла тема русского антисемитизма. Петр I, правда, писал о крайней нежелательности евреев на государственной службе, но именно он ввел Петра Шафирова, по происхождению польского еврея, в эту самую государственную службу. И до правления Екатерины никто о евреях, по большому счету, не помышлял. Но именно в девятнадцатом веке знаменитое Велижское дело (1823–1835), знаменитое Самарское дело (1882), знаменитое Кутаисское дело (1858–1859) – все они почему-то очень глубоко вкоренили в России вопрос о «кровавом навете».
Разумеется, вся прогрессивная русская интеллигенция, ужасно собою гордясь, евреев защищала и черту оседлости ругала. Но почему-то «кровавый навет» в головах многих русских оставался абсолютно бессмертным.
Живучесть этого навета и таинственные иррациональные отношения русских и евреев, пожалуй, нигде так явно, как в деле Бейлиса, не просматривались.
Каковы были предпосылки к этому делу?
В той России правительство сделало, как всегда, страшную и категорически неверную ставку – оно поставило на идиотов. Почему-то представлялось Николаю II, что чем больше будет в России суеты, темноты, суеверий, пустых разговоров, бессмысленных слухов, чем более отодвинется вопрос об интеллектуальном просвещении России, тем это будет лучше. Я полагаю, что это влияние отца, а на отца повлиял более всех Победоносцев, который придерживался той версии, что чем меньше в России будет университетов, тем меньше в ней будет революционеров.
Идея того, что просвещение страшно, – это идея абсолютно вечная. Именно невежество есть идеальная среда для формирования страшного кровавого слуха, который в результате всю Россию почему-то завоевал.
Проблема в том – вот это тоже очень важный аспект в деле Бейлиса, – что абсолютно никто из обвинителей в виновность Бейлиса не верил. Да и «кровавый навет» всерьез принимали очень немногие. Когда будущий фигурант дела Бейлиса Сергей Махалин, студент, агитировал за оправдание Бейлиса на киевских фабриках, максимум того, что он мог услышать, по его воспоминаниям: «Евреи вообще дело темное. Что они там делают со своей мацой – непонятно». Короленко пишет в своем очерке «На Лукьяновке (Во время дела Бейлиса)»:
…метет улицу «потомственный» мещанин старого города. Мы подходим к нему, отрываем его от полезного занятия, спрашиваем дорогу и кстати осведомляемся о том, какого он лично мнения об убийстве Ющинского. Он кладет метлу на левую руку, показывает, как нам выйти на Половецкую улицу, и затем, принимаясь опять за метлу, отвечает равнодушно:
– Ну-у… что тут… Никто тут на Бейлиса не думает… Были такие, что сделали и без жидов…
Он продолжает:
Газеты отмечали, что во время судебного осмотра усадьбы Зайцева по адресу Бейлиса раздавались со стороны соседей голоса привета и участия… На суде иные тоже кланяются Бейлису.
Зато идею «кровавого навета», всю идею бейлисовского процесса абсолютно точно сконцентрировал в своих тогдашних письмах и статьях Василий Васильевич Розанов, чем внес существеннейший вклад в уничтожение репутации русского правосудия и русской журналистики. Его книга, составленная из тогдашних его статей, например из громкой статьи «Андрюша Ющинский», книга, которая называется «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови», прямо утверждает одно: да, прямых улик против евреев у нас нет, но признать, что процесс Бейлиса сфальсифицирован, – значит подарить евреям такую победу, значит дать им в руки такой аргумент, значит так скомпрометировать сегодня русское православие и русскую империю, что одним Бейлисом можно и пожертвовать. Евреев пора окоротить, потому что печать находится в руках евреев, университет – в руках евреев, деньги, что самое страшное, в руках евреев. Не важно, виноват или не виноват Бейлис, Бейлиса надо осудить для того, чтобы евреи не получили в России всех прав, потому что, как пишет тогда же Розанов, после того как еврей получит всю власть над Россией, Россия умрет, останется один «остов, никому не нужный и всеми плюнутый». Пуришкевич, один из главных идеологов процесса, в это же самое время кричит со всех трибун: «Если сейчас евреи победят, то вы же (обращается он к либералам), вы потом падете первыми жертвами!»
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
«И снова Лев Толстой и его конфликт с Церковью, сколько можно?!» – скажет читатель, вяло листая книгу, – и будет не прав. Есть конфликты в истории, к которым человечество возвращается время от времени – не потому, что открылись новые факты, а потому что на новом витке жизни старый конфликт неожиданно наполняется иным содержанием и требует иного толкования и иного анализа. Меняется общество, ломаются традиционные представления – не говоря уже о взглядах отдельного человека. И сейчас, когда Церковь стала занимать заметное место в общественной жизни и в сознании многих людей, вопрос: за что же ее так невзлюбил великий русский классик, невзлюбил настолько, что, забросив творчество, встал один на один в борьбе с нею – требует ответа на уровне нашего сегодняшнего понимания.
Эта книга – не очередной учебник английского языка, а подробное руководство, которое доступным языком объясняет начинающему, как выучить английский язык. Вы узнаете, как все подходы к изучению языка можно выразить в одной формуле, что такое трудный и легкий способы учить язык, почему ваш английский не может быть «нулевым» и многое другое. Специально для книги автор создал сайт-приложение Langformula.ru с обзорами обучающих программ, словарем с 3000 английских слов и другими полезными материалами.
«Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей» (2008) — рассказ Дэниела Эверетта о его жизни среди индейцев народности пираха в джунглях Амазонии. Молодой лингвист и миссионер отправился в Бразилию со всей семьей, чтобы перевести на язык пираха Библию и обратить индейцев в христианство. Пираха не отмечают смену дня и ночи и не знают частной собственности, в их языке нет числительных, устоявшихся цветообозначений, понятий «право» и «лево» и сложных предложений. Общение с пираха, интерес к их образу жизни, культуре и языку полностью изменили представления Эверетта о науке и религии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Верните Себе Здравомыслие» – это книга, которая объясняет базовые положения общей семантики более простым, кратким и доступным языком в сравнении с 900-страничной формулировкой Альфреда Коржибски – Science and Sanity, а также даёт множество полезных и простых рекомендаций для практики и применения принципов Общей Семантики в повседневной жизни. Рекомендована к прочтению всем интересующимся данной дисциплиной, а также тем, кто желает приобрести новые навыки решения жизненных проблем. Третье издание.
Знаменитая лекция Быкова, всколыхнувшая общественное мнение. «Аркадий Гайдар – человек, который во многих отношениях придумал тот облик Советской власти, который мы знаем. Не кровавый облик, не грозный, а добрый, отеческий, заботливый. Я не говорю уже о том, что Гайдар действительно великий стилист, замечательный человек и, пожалуй, одна из самых притягательных фигур во всей советской литературе».
«Как Бунин умудряется сопрячь прозу и стихи, всякая ли тема выдерживает этот жанр, как построен поздний Бунин и о чем он…Вспоминая любимые тексты, которые были для нас примером небывалой эротической откровенности»…
«Нам, скромным школьным учителям, гораздо приличнее и привычнее аудитория класса для разговора о русской классике, и вообще, честно вам сказать, собираясь сюда и узнав, что это Большой зал, а не Малый, я несколько заробел. Но тут же по привычке утешился цитатой из Маяковского: «Хер цена этому дому Герцена» – и понял, что все не так страшно. Вообще удивительна эта способность Маяковского какими-то цитатами, словами, приемами по-прежнему утешать страждущее человечество. При том, что, казалось бы, эпоха Маяковского ушла безвозвратно, сам он большинством современников, а уж тем более, потомков, благополучно похоронен, и даже главным аргументом против любых социальных преобразований стало его самоубийство, которое сделалось если не главным фактом его биографии, то главным его произведением…».
Смерть Лермонтова – одна из главных загадок русской литературы. Дмитрий Быков излагает свою версию причины дуэли, объясняет самоубийственную стратегию Лермонтова и рассказывает, как ангельские звуки его поэзии сочетались с тем адом, который он всегда носил в душе.