Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [196]

Очерчивался также и круг дел, подлежащих ведению Священного Синода и ВЦС. Среди синодальных преобладали дела иерархическо-пастырские, относящиеся преимущественно к внутренней жизни Церкви, то есть к области вероучения, богослужения, церковного управления и церковной дисциплины, пастырского руководства. Ведению ВЦС подлежали дела церковно-общественного характера, касающиеся преимущественно внешней стороны церковной жизни, то есть области церковной администрации, церковного хозяйства и школьно-просветительного дела.

Предполагалось также, что часть дел будет рассматриваться совместно Священным Синодом и ВЦС. Это могли быть дела по положению (смешанного характера) и по включению (особо важные и трудные). К первой категории члены Предсоборного Совета отнесли дела по приведению в исполнение соборных постановлений об открытии новых епархий и приходов; дела по училищам пастырства, миссионерским и им подобным духовно-учебным учреждениям, открываемым при монастырях и монашеских братствах; утверждение новых уставов духовных академий и других духовно-учебных заведений; утверждение в должности ректора духовной академии; рассмотрение и одобрение представляемых Издательским советом планов церковно-издательской деятельности; рассмотрение проекта отчета о деятельности Священного Синода и ВЦС за междусоборный период для представления очередному Поместному Собору; обсуждение подготовительных к Поместному Собору мероприятий. Ко второй категории были отнесены любые дела, которые Священный Синод и ВЦС решали перенести на соединенное заседание, в виду особой важности, или для придания большей авторитетности церковному решению[1058].

Среди вопросов, рассмотренных Предсоборным Советом, было и положение церковного имущества и церковного хозяйства. В условиях роста анархии в стране Православная Церковь должна была как можно скорее заявить о том, кто является верховным распорядителем принадлежащих ей материальных ценностей. Поэтому в первом пункте положения было указано, что «имущество, принадлежащее установлениям Русской Православной Церкви, составляет общее ее достояние», а во втором – что верховным распорядителем имущества является Поместный Собор. Однако, памятуя прежнее первенство и по всей видимости надеясь на «историческую память» государства, Церковь желала получить для своих учреждений (в случае судебного разбирательства) права казенных учреждений[1059]. В 1917 г., когда вопрос о церковных «богатствах» стал прекрасным поводом для политических и идеологических спекуляций самых разных групп и партий, стремление Церкви обезопасить свое имущество выглядело более, чем оправданно.

Косвенно решению этого вопроса должно было содействовать и изменение церковной политики в отношении монастырей в целом и монастырского хозяйства в частности. Занимаясь разработкой положений монастырского устава, члены Предсоборного Совета пришли к выводу о необходимости «в кратчайший срок» сделать все русские православные обители общежительными, хотя общежитие не исключало возможности устройства и отшельнических скитов[1060]. Формулировались и задачи высшей церковной власти по отношению к монастырскому хозяйству: охрана монастырского имущества, защита монастырей перед государственными учреждениями, и, наконец, высший надзор за хозяйством монастырей[1061]. Расположение задач уже говорит о многом – опасность, потенциально исходившая от государства (еще не большевистского), воспринималась как приоритетная, необходимость же хозяйственного контроля за монастырями явно рассматривалась как задача менее важная.

Показательны также отмеченные членами Предсоборного Совета общие начала хозяйственной деятельности монастырей. «Главной целью должна быть культура духа; материальная культура не должна быть самоцелью, а лишь средством для реализации первой, – указывалось в тезисах „О монастырском хозяйстве“. – б) Источники доходов и способы доходов должны согласовываться с нравственными принципами. в) Все работы должны исполняться самими насельниками монастыря»[1062]. По существу, это принципы православной коммуны, смысл существования которой – не столько хозяйственная деятельность, сколько религиозная «пропаганда» иноческого жития. В условиях 1917 г., когда процесс «полевения» затронул практически все слои и группы бывшей Российской империи, прозвучавшие в тезисах заявления выглядели своеобразным ответом Церкви на голословные обвинения насельников ее монастырей в лени и желании только «наживаться», выступая в роли «эксплуататоров трудового народа».

Важным вопросом, который должен был рассмотреть и решить Собор, считался также единоверческий. Существовавшее с 1800 г., единоверие давно рассматривалось как единственная возможность воссоединения староверов с Православной Церковью. Но чтобы эта возможность стала приемлемой для всех «поповцев», необходимо было расширить административные права единоверческого священноначалия. Данную задачу и решало «Положение об единоверии или православном старообрядчестве», разработанное Предсоборным Советом. Согласно «Положению», единоверческим обществом называлась совокупность православно-старообрядческих приходов, находящихся в составе Православной Российской Церкви и живущих своим особым церковно-бытовым укладом. Единоверческие приходы выделялись «Положением» в отдельные епархии, которые должны были возглавляться единоверческими епископами. «Единоверцы и православные, – подчеркивали составители, – не должны производить распрей-раздоров за содержание разных обрядов и разных книг, ибо таковая разность не относится к существу веры»