Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [192]

Выборы в епархиальном избирательном собрании назначались на 8 августа. Их должен был открывать епархиальный архиерей, являющийся председателем собрания. В состав собрания предполагалось включить: всех епископов, постоянно пребывавших в епархии, избранников благочиннических собраний, представителей духовно-учебных заведений. Закрытым голосованием собрание избирало пять членов Собора (двух клириков: пресвитера и кого-либо еще – от викарного архиерея до псаломщика) и трех мирян. Процедура избрания была в основных чертах той же. Акт об избрании отсылался в Москву на имя Святейшего Синода.

Тем же порядком и в том же количестве, что и члены Собора, избирались их заместители (на случай выбытия первых). Заместитель епархиального архиерея (как члена Собора) мог определяться по его назначению – или викарный епископ, или лицо пресвитерского сана из духовенства епархии.

Особые правила касались епархий Грузинского экзархата (Гурийско-Мингрельской, Имеретинской и Сухумской), фактически к тому времени не подчинявшемуся центральной церковной власти России, наместников Лавр (Александро-Невской, Троице-Сергиевой, Киевской, Успенской Почаевской), крупнейших монастырей (Соловецкого и Валаамского) и пустыней (Саровской и Оптиной), а также протопресвитеров (Большого Успенского собора в Москве, военного и морского духовенства). Епархии Грузинского экзархата (каждая) избирали трех членов Собора: одного клирика и двух мирян; епископы Грузинско-Мингрельский, Имеретинский и Сухумский, наместники Лавр, настоятели пустыней и протопресвитеры считались членами Собора по должности. Само военное и морское духовенство 1 июля 1917 г. избрало на своем съезде десять членов Собора, из которых не менее половины должны были быть пресвитерами. Военное духовенство также определяло способ избрания пятнадцати православных представителей от действующей армии.

Единоверцы (православные старообрядцы) избрали десять депутатов и их заместителей на своем Нижегородском съезде в июле 1917 г.

Членами Собора становились все члены Предсоборного Совета. Корпорации каждой из духовных академий получили право делегировать по три своих представителя, не считая тех профессоров, кто участвовал в работе Предсоборного Совета. Академии Наук и одиннадцати российским университетам полагалось посылать на Собор по одному представителю. Членам Государственной Думы и Государственного Совета отводилось пятнадцать мест. Алеутско-Американская и Японская епархии могли делегировать на Собор по три члена каждая, в том числе – епископ, пресвитер и мирянин. Представители восточных патриархов и православных автокефальных Церквей имели право участвовать на Соборе на правах его членов[1042].

Видимо тогда же, в июле 1917 г., обер-прокурор Святейшего Синода направил министру иностранных дел М. И. Терещенко послание с просьбой срочно доставить приглашения, адресованные на имя Вселенского, Александрийского и Антиохийского патриархов[1043]. Тогда же ведомство православного исповедания направило письма: митрополиту Угро-Валахии, примасу Румынии Конону; митрополиту Буковинскому Владимиру, митрополиту Сербии Димитрию; митрополиту Черногорскому Митрофану; митрополиту Афинскому Феоктисту; архиепископу Новой Юстинианы и всего Кипра Кириллу; архиепископу Синая и Раифы Порфирию; епископу Далматинскому Владимиру; архиепископу Сараевскому, митрополиту Дабро-Боснийскому Евгению[1044]. Русские церковные власти стремились сделать предстоявший Собор максимально представительным, предполагая широкое участие на нем делегатов всех православных Церквей.

Подготовка Собора шла в невероятно трудных условиях. Опасность анархии к середине лета 1917 г. стала настолько осязаемой, что Святейший Синод определением от 12 июля 1917 г. решил обратиться к православным с особым посланием. Послание можно считать вполне естественным проявлением заботы Церкви о будущем Российского государства, с которым она связывала все свои надежды, в том числе и на спокойное проведение выборов на Собор.

Это послание, адресованное как чадам Церкви, так и «гражданам Российской державы», напоминало, что «пробил час общественной свободы Руси», что «вся страна, из конца в конец, единым сердцем и единой душой возликовала о новых светлых днях своей жизни, о новом благоприятном для нее лете Господнем». Но, завершая патетическое вступление, члены Святейшего Синода переходили к неутешительным наблюдениям: вслед за свободой в страну проник новый злой враг – хищения, грабежи, разбои. Насилия и партийная политическая борьба озлобили народ, повлекли внутреннюю братоубийственную войну. Страна пошла по пути гибели и в будущем ее может ждать страшная бездна. Священноначалие призывало народ к покаянию в грехе небрежения Божескими и человеческими законами, а архипастырей и пастырей убеждало звать народ к молитве и сердечному покаянию[1045].

Чем дальше, тем больше таких выступлений исходило от Святейшего Синода, а затем и от Собора, но остановить революционный вал оказалось делом невозможным. Православная Церковь лишь фиксировала тревожные симптомы разложения старой власти, отдавая себе отчет в том, что последствия могут оказаться ужасающими и необратимыми. Однако никто из клириков и мирян в середине 1917 г. еще не мог представить, что революция полностью уничтожит надежду на нормальные, четко определенные и охраняемые законом церковно-государственные отношения, на уважение светских властей к Православной Церкви. Доказательством может служить разработка Предсоборным Советом материалов о правовом положении Православной Церкви в России. По мнению членов Совета, в русском государстве Православная Церковь должна занимать первое среди других религиозных исповеданий и наиболее благоприятствуемое публично-правовое положение, «приличествующее ей, как величайшей народной святыне, исключительной исторической и культурной ценности, а также религии большинства населения». Священно– и церковнослужители, по мысли составителей, должны освобождаться «от воинской и других натуральных повинностей». Глава государства и министр исповеданий должны быть православными. Все установления Православной Церкви, как и до революции, предполагалось оставить наделенными имущественными правами в качестве юридических лиц. Более того, члены Предсоборного Совета предусматривали систематическое ежегодное ассигнование из средств государственного казначейства на нужды Церкви – «в пределах ее действительных потребностей, под условием отчетности в полученных суммах на общем основании»