Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [183]
Временное правительство, как известно, не ликвидировало обер-прокуратуру, оставив светский надзор новой, «демократической» власти над Православной Церковью. Насколько это было неправильно, заявил много лет спустя, в эмиграции, последний обер-прокурор послереволюционного Святейшего Синода А. В. Карташев. «Сохранение этого титула и его полномочий было недосмотром и тактической ошибкой Временного правительства, – писал он. – Ненавистная и прежде фигура обер-прокурора, – потому только и принималась иерархами и церковным мнением, что она была личным органом царской власти, самой же Церковью миропомазанной и признанной к церковным делам»[985]. Впрочем, на следующей странице воспоминаний Карташев опровергает это заявление рассуждениями иного рода. «Во имя помощи и облегчения самой Церкви в переходе ее от подневольно-государственного положения к свободному выборному строю Временному правительству нужно было как бы „нелегально“ остаться на время внутри церковно-правящего аппарата и продлением по существу прежних обер-прокурорских полномочий акушерски помочь рождению соборной реформы Церкви».
Получалось, таким образом, что сама Церковь соборно «родить» собственную свою реформу не могла. Для этого нужна была помощь новых, теперь демократических менторов Церкви, которые, если следовать логике Карташева, лучше понимали способы скорейшего освобождения православной конфессии от «тяжелого наследия старого строя»[986]. В этой связи совершенно непонятно, как бывший министр исповеданий понимал обер-прокурорские полномочия, ибо только их сохранение в прежнем объеме и делало возможным осуществление скорой «помощи» Церкви, не имевшей сил самостоятельно перебороть настроение «епископов-ставленников обер-прокурорской власти, в большинстве враждебных соборности и неспособных к ней»[987].
До Карташева, ставшего обер-прокурором Святейшего Синода 25 июля 1917 года, этот пост занимал Владимир Николаевич Львов. Пришедший к власти на волне революции и сменивший Н. П. Раева, Львов стремился как можно скорее «освободить» Церковь от «реакционного» епископата, не соответствовавшего духу нового времени. Уже 4 марта, явившись в Синод, он в очень резкой форме потребовал удаления от присутствия в нем митрополитов двух столиц – Петрограда и Москвы. Тем самым, как справедливо отмечал И. К. Смолич, Львов «обнаружил не только отсутствие дипломатического таланта, но и фальшивость представлений о своей „революционной власти“ – вполне в духе обер-прокуроров царских времен, которых он сам же так часто критиковал»[988].
Первой жертвой революционных потрясений стал упомянутый выше столичный митрополит Питирим. По определению от 6 марта за № 1213 митрополит, с традиционной формулировкой – «согласно прошению», был уволен на покой[989]. По просьбе владыки, ему определили местопребывание на Кавказе, в пределах Владикавказской епархии.
Питирим считался одним из «столпов» павшего режима и уже по этомй причине должен был отправиться в отставку. Следующий же архиерей, лишившийся своей кафедры в результате революции, в представлении многих современников являлся скорее символом режима. Речь идет о близком друге Распутина архиепископе Тобольском и Сибирском Варнаве (Накропине). Для того, чтобы показать «механизм» увольнения архиерея в 1917 году, будет оправданным более подробно остановиться на деле Варнавы.
Телеграмма на имя председателя Совета министров от Исполнительного комитета города Ялуторовска (Тобольской губернии) с просьбой устранить губернатора и епископа «как ставленников Распутина, которые не должны иметь места в рядах правительства при обновленном строе» была послана 6 марта[990]. Уже 7 марта в Святейшем Синоде «имели суждение» об увольнении архиепископа Варнавы, «согласно ранее поданному им прошению». Действительно, еще в феврале 1916 г. Варнава просил отправить его на покой. Но тогда его прошение не было удовлетворено. О нем вспомнили годом позже. Можно предположить, что архиерей, с конца 1915 года испытывавший серьезное давление со стороны значительной части епископата, негодовавшего по поводу его церковного самоуправства, решил проверить свои силы и подал в отставку, зная, что ни императрица, ни Распутин не разрешат Святейшему Синоду удовлетворить прошение. Синод, члены которого не выносили Варнаву, тогда его действительно не уволил. Делу был дан ход только после революции: архиепископа отстранили от управления, назначив настоятелем Высокогорской пустыни Нижегородской епархии с 1000-рублевым ежегодным пособием. Епископом Тобольским Синод, видимо не без умысла, назначил владыку Гермогена (Долганева), ярого противника Распутина, по проискам последнего в 1911 года отстраненного от управления Саратовской кафедрой[991].
Друга убитого в декабре 1916 года «старца» заменили на его непримиримого врага, что можно считать тонкой местью синодалов, не первый год стремившихся расправиться с Варнавой. 10 марта 1917 года архиепископ, «давно желавший» уйти на покой, послал обер-прокурору В. Н. Львову телеграмму, в которой заявлял, что он
