Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [177]
Филерские наблюдения также подтвердили, что Распутин не ездил к Московскому митрополиту, хотя и глубоко почитал последнего: когда однажды зашел разговор о замене владыки Макария более молодым архиереем и о переводе его (правда, митрополитом) в Иркутск, то «Распутин вскочил, изменился в лице и заявил, что до смерти владыки Макария никогда этого не будет и добавил: „Не трошь, он святой“»[940].
Очевидно, почитание Распутиным московского архиерея было достаточным основанием для того, чтобы владыку Макария признали «распутинцем». Это не удивительно, – ведь иные примеры свидетельствовали о реальной зависимости назначения на важную кафедру от благосклонности «старца». Один из таких примеров – изложенная выше история столичного митрополита Питирима (Окнова).
В годы Первой мировой войны имя Распутина стало известным всем подданным Российской империи, о нем ходили фантастические слухи и легенды. В конце 1915 – начале 1916 гг. «слава» сибирского странника достигает своего апогея: в столице распространяется слух о том, что «старец» скоро получит придворное назначение – «возжигателя лампад». Филеры отмечали, что сосед Распутина, проживавший по той же, что и он лестнице, проходя мимо агентов, обратился к ним с заявлением: «Вашего патрона скоро назначат в Царское Село управлять всеми лампадами»[941].
Еще раньше Александра Федоровна с возмущением написала об этому мужу, заметив, что злоязычие людей не дает ей повидаться с «Другом» в отсутствие императора. «Теперь уверяют, – писала императрица, – будто Он [Распутин. – С. Ф.] получил назначение в Ф[едоровский] Собор, что связано с обязанностью зажигать все лампадки во всех комнатах дворца! Понятно, что это значит, но это так идиотски-глупо, что разумный человек может лишь расхохотаться»[942].
Однако дело было не в разуме, а в творимой легенде. Интерес русского общества к Распутину провоцировался политическим влиянием «старца», в годы Первой мировой войны достигшим колоссальных размеров. По мнению близко знавших его лиц, Распутин осознавал свою роль и старался играть ее с полной самоотдачей. «Распутин – связь власти с миром, – писал последний министр внутренних дел царской России А. Д. Протопопов. – Доверенный толкователь происходящих событий, ценитель людей. Большое влияние на царя, громадное на царицу. По словам царицы, он выучил ее верить и молиться Богу; ставил на поклоны, внушал ей спокойствие и сон»[943]. Отмеченное нуждается в разъяснении – в представлении императрицы Распутин был прежде всего «старец» (кстати, вспоминая о Распутине, она всегда писала о «Нем» с заглавной буквы). В течение войны 1914–1917 гг. императрица в своих письмах мужу 228 раз упомянула имя Распутина, он – только восемь. Цифры эти достаточно красноречивы и свидетельствуют, что если для Александры Федоровны «Он» был необходим, то для государя – только не был лишним. Видимо, не вполне корректно связывать огромное влияние Распутина лишь с его умением «заговаривать кровь» страдавшего гемофилией наследника – в тех же письмах имя «старца» в контексте болезни цесаревича Алексея практически не упоминается.
Оскорбление «старца» для императрицы было личным оскорблением. Поэтому, когда дело касалось критики действий Распутина и призывов убрать его подальше от трона, она была непреклонна и требовала наказания виновных. Она не желала понять роковую связь, соединявшую в умах многих ее верноподданных «православного старца» Распутина и православных всероссийских самодержцев. Вопрос о дискредитации Церкви сибирским странником был для Александры Федоровны неактуален и не связывался с опасным процессом десакрализации монархии, на который давно обращали внимание как церковные «либералы», например, митрополит Антоний (Вадковский), так и правые – епископ Гермоген и его последователи. Летом 1915 г. с письмом к митрополиту Макарию по этому вопросу обратился известный проповедник, священник московского храма Никиты Великомученика В. И. Востоков. Близкий к тогдашнему обер-прокурору Святейшего Синода А. Д. Самарину, отец Владимир видел в Распутине человека, давно оскорблявшего Церковь, разрушавшего государственную жизнь и подкапывавшегося под священное достоинство русского царя. Он напомнил Московскому архипастырю вступительную речь А. Д. Самарина перед членами Святейшего Синода: всё, соблазняющее народ должно быть немедленно искореняемо. Синодалы ее поддержали. «Если же и после столь торжественного, ясного заявления церковной иерархии о борьбе с накопившимися церковными соблазнами распутинское зло останется в прежней силе, при молчании о нем церковной власти, – восклицал о. В. Востоков, – то народ вправе будет назвать такую власть лицемерною, а ведь это ужасно!»[944]
Призыв остался без последствий, но, скорее всего, дошел до императрицы. Антираспутинское настроение о. Владимира для Александры Федоровны секретом не было. Не случайно, откликаясь на сочувственную телеграмму, посланную Востоковым А. Д. Самарину (после вынужденной отставки последнего), она написала Николаю II, что было бы хорошо, если б митрополит Макарий «отделался» от о. Владимира. («Давно пора. Он причиняет бесконечные неприятности, и это он руководит Самариным»)
