Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [176]

Протопресвитер русской армии и флота Г. И. Шавельский в своих воспоминаниях приводит интересный рассказ, который в сентябре 1915 г. ему поведала вдова герцога Мекленбург-Стрелицкого графиня Карлова. Графиня рассказала отцу Георгию, что Александра Федоровна передала ей для прочтения, как весьма интересную, книгу «Юродивые святые русской Церкви», в которой красным карандашом императрицы были подчеркнуты слова, где говорилось, что у некоторых святых юродство проявлялось в форме половой распущенности. Комментировать это, по мнению протопресвитера, не стоило. Правда, о. Георгий оговорился, что заголовок книги воспроизводил по памяти. «Мне говорили, – писал он, – что книга эта составлена архиманд[ритом] Алексием (Кузнецовым), распутинцем, в оправдание Распутина. Может быть, в награду за эту услугу архимандрит Алексий, по рекомендации Распутина, в 1916 г. был сделан викарием Московской епархии». В дальнейшем, ученый монах представил свою книгу в столичную духовную академию для получения степени магистра богословия, но совет академии ее отверг[933].

Очевидно, речь шла о религиозно-психологическом исследовании «Юродство и столпничество», изданном в Петербурге в 1913 г. Скорее всего, императрица могла обратить внимание на главу IX («Бесстрастие, как завершение подвига „юродства“. Проявление высшей степени святости в св. юродивых»). Автор (в то время иеромонах) подчеркивал, что бесстрастие есть стремление к богоподобию, при котором все страсти утихают. «Приобретению состояния бесстрастности, – указывалось в книге, – способствовала еще сильным образом та житейская обстановка, среди которой действовали св. юродивые, приучавшие себя к индифферентному бесстрастному обращению с людьми (напр[имер] с блудницами)»[934].

Приходя к блуднице, такой святой не только не чувствовал движения страсти, но даже блудницу приводил к чистому и подвижническому житию[935]. Далее иеромонах Алексий приводил историю со святым юродивым Серапионом Синдонитом, предложившим одной затворнице проверить, умерла ли она для этого мира – снять одежды и пройтись вместе с ним обнаженной по городу. Таким образом, – делал вывод автор, святые юродивые препобеждали естество, становились выше его. «И только божественной помощью, – указывал о. Алексий, – при собственных напряженных усилиях ума и воли, и можно объяснить то явление, что св. юродивые, вращаясь почти нагие в кругу женщин, оставались нечувствительными к женским прикосновениям»[936].

Уже то, что Распутина могли сравнивать со св. юродивыми – достаточно показательно. Однако не менее показательно, что для большинства имевших с ним дело лиц (исключая, конечно же, поклонников) Распутин оставался человеком аморальным, «хлыстом», окруженным «мироносицами». Столь откровенная неприязнь к человеку, почитаемому в императорской семье, неминуемо должна была закончиться трагически: ведь даже крайне правые смотрели на «старца» как на проходимца и политического авантюриста. Говорящий на вдохновенно-мужицкий лад, «но в господском вкусе», Распутин, по мнению беседовавших с ним людей, говорил не то, что думал, не высказывая никогда собственных мыслей.

«Видали вы на траве комки белой пены, точно слюны? – писал в дневнике после разговора со „старцем“ слывший черносотенцем Б. В. Никольский. – В этой пенистой слюне живет червячок. Так и у Распутина, слова – слюная пена, точно кто плюнул; никто и не заподозрит в глубине этого плевка вредного червяка-паразита, жадную, хитрую, скрывающуюся мысль»[937]. Эта образная характеристика интересна тем, что показывает: отношение к Распутину базировалось на понимании его неординарности.

Для Русской Церкви борьба со «старцем» потому и представляла огромные сложности, что предполагала разоблачение человека тонкого, понимавшего обстановку, в которой ему приходилось вращаться. Обвинение в хлыстовстве в конце 1912 г. было снято, указания на недостойное поведение Распутина за пределами дворца на его обитателей особого впечатления не производило. Что в подобной ситуации было делать? Часть церковных иерархов выбрала путь публичного осуждения «старца», при любом удобном случае стараясь доводить до трона информацию о его поступках. Некоторые архиереи выбирали путь заискивания перед Распутиным, стараясь с его помощью укрепить собственное положение. Были также и такие, кто стоял в стороне от «распутиниады», не осуждая сибирского странника, но и не заискивая перед ним.

Среди иерархов сторонниками Распутина считались митрополиты Московский Макарий (Парвицкий-Невский) и Петербургский Питирим (Окнов), архиепископы Владимирский Алексий (Дородницын), Тверской Серафим (Чичагов), епископ Саратовский Палладий (Добронравов) и многие другие[938]. Впрочем, слухи о «распутинстве» тех или иных архиереев часто оказывались преувеличенными. Так, престарелый Московский митрополит Макарий (о котором кратко говорилось в предыдущем параграфе) до своего переезда в Москву был вовсе незнаком со «старцем». Сам Распутин желал встречи с «апостолом Алтая» (как называли владыку Макария). Об этом архиерею сообщил СП. Белецкий. «Владыка к этому отнесся спокойно и, не изменяя ни выражения лица, ни своих глаз, только тихо и тем же голосом ответил: „Говорят, что он дурной человек, но раз он хочет моего благословения, то я в нем никому не отказываю“»