Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [174]
В самом деле: почему сняли Лукьянова и почему на его место назначили Саблера, почему убрали из Святейшего Синода и сурово наказали искреннего монархиста епископа Гермогена и его близкого помощника иеромонаха Илиодора, совсем недавно пользовавшихся благосклонностью властей? Не получая от верховной власти вразумительных ответов, русское общественное мнение вынуждено было искать их самостоятельно. И хотя поиски шли в правильном направлении (изменения в духовном ведомстве связывались не с государственной необходимостью, вынуждавшей императора менять обер-прокуроров или увольнять из Святейшего Синода недавно назначенных к присутствию иерархов, а с влиянием на него неких «безответственных сил», обеспокоенных решением своих проблем), их последствия неизбежно должны были сказываться на авторитете власти и критическом отношении к ее верховному носителю. В подобных обстоятельствах молва о хлыстовстве сибирского странника становилась фактором, не считаться с которым власть не могла.
Именно этим можно объяснить то, что в феврале 1912 г. Николай II приказал В. К. Саблеру достать из Святейшего Синода дело по обвинению Григория Распутина в принадлежности к хлыстовской секте и передать его на ознакомление председателю Государственной Думы М. В. Родзянко. Император хотел, чтобы Родзянко, ознакомившись с делом, высказал ему свое собственное мнение. Результат оказался для государя неожиданным: председатель Государственной Думы привлек к изучению материалов членов Думы Н. П. Шубинского и А. И. Гучкова. Получив 26 февраля 1912 г. аудиенцию, Родзянко повел себя как деятель, призванный спасти царя от опасности, исходящей от близости Распутина к престолу[921]. «Общественность» в лице представителей Думы как бы поучала царя, предлагая ему навсегда выгнать «старца». Результат мог быть только один – Николай II понял свою ошибку и никогда впредь этого вопроса с «общественностью» не обсуждал. Ему тем более было неприятно поведение Родзянко, что в январе 1912 г. Дума уже заявила о своем отношении к Распутину.
Дело началось с конфискации брошюры издателя Религиозно-философской библиотеки М. А. Новоселова «Григорий Распутин и мистическое сектантство», в машинописных копиях уже ходившей по рукам. 22 января В. Н. Коковцов, просматривая папку сообщений о наиболее интересных эпизодах внутренней жизни империи, нашел извлечение из письма неизвестного архимандриту Троице-Сергиевой Лавры Феодору. В письме говорилось, что в Москве открыто готовилась антираспутинская брошюра, которую в последний момент уничтожила полиция, чем оказалась раздосадована великая княгиня Елизавета Федоровна[922]. Автор, изображая хлыстовство Распутина, обвинял высшую церковную иерархию в попустительстве сектантству. Как считал анализировавший работу Новоселова А. Амальрик, она была написана на основании тех же материалов, что и дело о сектантстве Распутина.
Характерно, что на экземпляре, которым пользовался Амальрик, имеется пометка известного сектоведа, социал-демократа В. Д. Бонч-Бруевича: «Многое из сообщенного в брошюре по тщательной проверке оказалось ложью, многое крайне преувеличено. Вл. Бонч-Бруевич.
СПб., 17 августа 1912 г.»[923]. Очевидно, что хлыстовство Распутина было Новоселовым преувеличено. Но факт запрещения его брошюры явно перевешивал эту «частность». К тому же власти конфисковали и антираспутинскую статью Новоселова, опубликованную в «Голосе Москвы»[924].
Стремление императора остановить поток неприятных публикаций неизбежно приводило к обратному результату. В итоге, Государственная Дума обратилась с запросом о незаконной конфискации газет с антираспутинскими материалами к министру внутренних дел, приложив к нему и статью-письмо Новоселова. Скандал в Думе по поводу Распутина и его власти продолжался и после того, как «старец», по совету премьер-министра, покинул столицу. Объектом нападок стал обер-прокурор Святейшего Синода В. К. Саблер, которого голословно обвиняли в том, что за свое назначение он поклонился Распутину в ноги. В марте 1912 г. член Думы А. И. Гучков обрушился на церковную власть, которая якобы подчинена Распутину. «Из его речи можно было заключить, – вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский), – что Синод Распутину мирволит, а обер-прокурор всячески добивается его расположения… Состояние Саблера было отчаянное»[925]. История с епископом Гермогеном, которая обнажила больные проблемы церковно-государственных отношений, стала детонатором для взрыва недовольства Распутиным. Даже такой крайне правый депутат, как В. М. Пуришкевич не удержался от нападок на Саблера, хотя в тот раз и не произнес имя Распутина.
«Я убежден и скажу вам, – патетически восклицал Пуришкевич, – что ни один революционер не сделал столько зла России, как последние события в Православной Церкви; никакая смута 1905 г., никакие посягательства на устои народные не привели к тем результатам внутреннего шатания, тем враждебным отношениям отдельных классов общества, к каким привели последние события в Православной Церкви. И если бы спросить в данный момент, кому бы желали левые поставить памятник в Российской империи, благодаря за то, что он сделал для разрушения Церкви, все левые ответили бы: В. К. Саблеру»
