Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [164]

Владыка родился в семье соборного протоиерея города Риги. В Риге же в 1879 г. он закончил гимназию. Для сына клирика это было необычно: как правило дети духовенства, следуя семейной традиции, шли в «свои» средние школы – семинарии. Необычность может объясняться отсутствием в Прибалтийском крае той специфической кастовой окраски, «какая вообще свойственна духовенству»[859]. По словам знавшего митрополита Питирима князя Н. Д. Жевахова, любимым чтением будущего иерарха в детстве были Четьи-Минеи, за которыми он просиживал целыми днями. Родители не мешали религиозному развитию мальчика, «шли навстречу его сомнениям, утверждали его в вере, закрепляли заложенные природой основы». Особенно велико было влияние матери. В результате Павел Окнов сумел и в гимназии сохранить искреннюю веру, лишь приучившись «скрывать ее от окружающих, казаться не тем, кем он был»[860]. Князь Жевахов, которому принадлежат приведенные выше слова, старался доказать, что слухи и сплетни, распространявшиеся о Петроградском митрополите порождены непониманием природной застенчивости, глубокой религиозности и совершенной бескорыстности владыки. Духовная академия, по словам того же Жевахова, не была для П. В. Окнова этапом к духовной карьере, мысли о монашестве тогда у него не существовало. Лишь столкнувшись с завистью, карьеризмом, равнодушием к вопросам веры, существовавшими в среде академистов, будущий митрополит сделал окончательный выбор: тотчас после окончания (со степенью кандидата богословия) в 1883 г. Киевской духовной академии он принял монашеский постриг, так как мог жить «только в атмосфере правды, мира и любви». От пострига его пытались отговорить, «предрекая, что иночество явится для него чрезмерно тяжким крестным путем» (юноша был красив)[861].

Впрочем, о церковной карьере митрополита ходили и иные разговоры. Протопресвитер Г. И. Шавельский, например, сообщал, что в молодости владыка Питирим обратил на себя внимание В. К. Саблера, которого привлекли его миловидность, вкрадчивость и театральное служение. «С этого времени и понеслась головокружительно вперед его карьера. Он быстро достигает должности ректора Петербургской духовной семинарии, потом викария Черниговской епархии, затем епископа Тульского и архиепископа Курского»[862].

Действительно, весной 1890 г. ученый монах был возведен в сан архимандрита, а спустя четыре года, в возрасте 36 лет, – епископа Новгород-Северского. В синодальный период это считалось исключительно быстрым движением «вверх». Самостоятельную кафедру молодой архиерей получил также скоро – через два года, в 1896 г. В 1909 г. он был возведен в сан архиепископа. Служил он на «хороших» кафедрах центральной и южной России. Спокойному движению вверх, которому покровительствовал Саблер, помешала лишь досадная «оплошность», допущенная владыкой в 1911 г.

В том году, являясь архиепископом Курским, он недостаточно подготовился к проведению Белгородских торжеств, посвященных канонизации святителя Иоасафа. Современники отмечали, что «торжества, вследствие плохой организации, прошли нескладно».

Ошибки организации были возложены на архиепископа[863]. По этой причине владыку Питирима перевели во Владикавказ, что рассматривалось тогда как очевидное понижение. Но существует и другая версия, касающаяся причин его перевода. Ее изложила Чрезвычайная следственная комиссия Временного Правительства. Согласно материалам комиссии, владыка был переведен с понижением после ревизии Курской епархии. Проводивший ее синодальный чиновник В. М. Скворцов выяснил, что Питирим открыто покровительствовал секте стефановцев (подгорновцев), которые считали чуть ли не живым Богом некоего странника Стефана Подгорного, имевшего немало поклонников на Слободской Украине. В Харьковской епархии эту секту признавали откровенно хлыстовской и боролись с ее адептами. В итоге, Скворцов поддержал Харьковского архиепископа Арсения (Брянцева), а владыку Питирима удалили из Курска[864]. О том, что Курский архиепископ был близок к стефановцам, равно как и о том, что они являлись «разновидностью секты хлыстов», говорил следователю в 1917 г. и директор Канцелярии обер-прокурора В. И. Яцкевич[865].

В опале преосвященный Питирим пробыл недолго: через два года, 22 декабря 1913 г., он был переведен на Самарскую кафедру, принимая которую заявил своему предшественнику, что настоящее его место в столице, а Самарская кафедра – это временно[866]. Дальнейшие события подтвердили правоту сказанного. 26 июня 1914 г. архиепископ получил назначение на Кавказ, экзархом Грузии. Занимая четвертое место в негласном иерархическом «табеле», владыка мог быть теперь уверен, что рано или поздно получит белый клобук. События повернулись так, что спустя всего полтора года он оказался востребованным в Петрограде.

Но если бы события пошли по иному сценарию, то из Грузии ему все равно пришлось бы уезжать: после назначения на Кавказ, дядя царя великий князь Николай Николаевич заявил, что там ему нужен такой архиерей, которого бы он чтил и которому бы верил. «С Питиримом я служить не могу, – признавался он протопресвитеру Георгию Шавельскому. – Первое, чего я потребую от государя, это – убрать Питирима». Затем великий князь попросил протопресвитера назвать ему достойных кандидатов. По замечанию о. Шавельского, Николай Николаевич «имел совершенно точные сведения о личности архиепископа Питирима, об его „платформе“, как и о всех обстоятельствах внезапного его возвышения»