Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - [144]
В работе Третьей Государственной Думы иногда случались и курьезы. Так, после серьезного обсуждения и критики ведомственных инициатив, 4 июня 1912 г. депутаты приняли внесенный обер-прокурором Святейшего Синода законопроект о предоставлении некоторых прав и преимуществ учащим и учащимся в псаломщицких школах, но через две недели (19 июня) его отклонил Государственный Совет, обычно поддерживавший предложения обер-прокуратуры, тем более, что в данном случае они были направлены к улучшению материального положения духовного сословия[753]. Серьезно аргументировать свой отказ члены Государственного Совета не могли.
В работе Четвертой Государственной Думы духовенство также принимало активное участие. Причем, как и в предыдущей, среди депутатов были два архиерея: епископ Кременецкий Никон (Бессонов) и епископ Елисаветградский Анатолий (Каменский). В целом же численность священников в Думе сохранилась на прежнем уровне – в Таврическом дворце они получили 48 мест. Как и ранее, почти все священники заняли правые скамьи (42 человека числились членами фракций правых и националистов), в так называемой «партии центра» состоял один, двое были октябристами и лишь три клирика являлись прогрессистами. Епископу Евлогию – активному депутату Третьей Думы – Святейший Синод предложил в выборах не участвовать, официально мотивировав это тем, что владыка в течение многих лет был оторван от своей епархии. Однако еще в период подготовки к выборам, когда Евлогий был выдвинут кандидатом в новую Думу от Холма, В. К. Саблер предложил ему организовать особую фракцию духовенства.
«Вы столько лет в Думе, вы знакомы с политической работой… вот если бы вы взяли на себя задачу организовать такую группу, чтобы духовенство в Думе не шло вразброд, – рекомендовал обер-прокурор епископу. – У вас будет 50–60 голосов. Это – сила! В пленуме с нею можно решать почти все вопросы…» Но предложение не встретило у Холмского архиерея поддержки. Более того, организацию особой «клерикальной партии» он считал глубокой ошибкой. Важнее, по мнению владыки, было организовать работу делегатов-священников во всех политических партиях. Только после этого, конфиденциальным письмом архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского), епископа Евлогия известили о результатах обсуждения Святейшим Синодом его кандидатуры. «Однако сообщение о постановлении Синода. – вспоминал много лет спустя владыка, – остается характерным фактом для того времени»[754].
Стремление ведомства православного исповедания во что бы то ни стало увеличить присутствие духовенства в Государственной Думе стало понятно задолго до того, как 15 ноября 1912 г. начала свою работу ее первая сессия. Так, «Петербургские ведомости» уже в апреле начали резко критиковать «ожидаемый иерейский собор в Думе», выступив против стремления Церкви заниматься политикой и участвовать в партийной борьбе. Пятилетний опыт участия духовенства в законодательной работе заставлял задуматься над тем, стоит ли его продолжать. Даже по мнению консерваторов, депутаты-клирики Третьей Государственной Думы были несвободны и, подчиненные «водительству» двух епископов, не могли выступать искренно. «Очевидно, „служилому“ классу людей, да еще служителям алтаря – „не к лицу“ строительство государственное», – не без сарказма писали публицисты, подчеркивая при этом, что каноны не позволяют священникам вмешиваться в политическую жизнь[755].
Настроенные против участия духовенства в выборах столичные комментаторы публиковали рассылавшиеся клирикам циркулярные письма, из которых можно было понять нехитрую предвыборную механику, использовавшуюся церковным начальством. «На днях получаю от благочинного бумагу – предписание явиться, – сообщал „Петербургским ведомостям“ некий священник Т. Б-ов. – „Только одним оо. настоятелям, на благочиннический съезд безотлагательно“. (В предписании слово это подчеркнуто.) „О неявившихся на съезд будет доложено консистории“». По словам священника, тон предписания был совершенно новый, небывалый. Может быть лучше вообще не поднимать в светском учреждении, какова Дума, церковных вопросов? А частные вопросы, соприкасающиеся с церковной жизнью, священник предлагал решать при помощи особо приглашаемых духовных лиц[756].
Разумеется, эти предложения можно было претворить в жизнь лишь полностью отделив Церковь от государства: ведь «церковными вопросами» были, в частности, вопросы бюджетного финансирования духовного ведомства, выделение кредитов на церковное строительство и духовно-учебные заведения. Но с чем была все же связана особая предвыборная активность ведомства православного исповедания? Почему духовенство хотели втянуть в широкомасштабную политическую деятельность.
На этот вопрос скоро был дан ответ. Те же «Петербургские ведомости» на первой странице опубликовали статью «Духовенство и политическая агитация», в которой высказывали глубокую тревогу по поводу возможного использования пастырства как механического орудия в интересах временных политических расчетов, «превратив его в клерикально-партийный союз с определенным политическим знаменем» и создав «особую клерикально-политическую организацию». Духовенство, считал автор, не подготовлено к политической деятельности и не свободно в выборе политических симпатий. А раз так, то можно ли будет приветствовать деятельность духовенства, когда оно войдет в состав Думы и образует там «целый духовный собор (в сотню и более лиц)»?
