Рукотворное море - [3]

Может быть, я ошибаюсь, но, на мой взгляд, именно это заурядное повествование способно по-настоящему заинтересовать читателя. Эти случайные, неорганизованные страницы повествования подобны спутанному клубку: потянешь нитку — и пошла разматываться человеческая судьба, счастье человека или его горе, пошли расплетаться саднящие узелки напасти. Иногда нить коротка, иногда — длинна; иногда внезапно она обрывается. Порой за оборванной нитью вытягиваются чьи-то другие путы и узлы.

Да скорее всего, я не успею справиться с намеченной задачей, не успею записать все, что хочется, разместить куски так, как следует, отобрать что нужно, а что нет. Опоздал.

Теперь, наверно, уже не написать мне о жизни под Лисичанском, о том, какие там были поразительные овраги, о Северском Донце, свирепом и могучем, полном рыбы. (Как-то в недавние времена побывал я там — овраги то ли сгладились, то ли их позасыпали шлаками, Донец смирился, покрылся пятнами нефти и солярки, рыбой там и не пахло.) Нет, об этом я уже не напишу, жизненные силы кончаются.

Напишу ли о том, как у нас с ребятами был приблудный щенок с небесно-голубыми глазами. Всю жизнь, как мечту сумасшедшего, хочу написать рассказ о своей ранней молодости, о жене Лене, о жизни с ней на Иверской горе в Новом Афоне.

Может быть, сейчас мне это удастся сделать?

Короткая запись, несколько строк. Она неясна непосвященному, она требует расшифровки. Что скрыто за этими недоговоренными словами?

Это как телеграмма, оставшаяся после Лены. Но когда я помру, за моими незаконченными строчками останется многое, что я не успел досказать.

Всю жизнь жду чего-нибудь.

В юности с нетерпением ждал, когда кончу школу. Когда начал служить — когда смогу заняться писанием. Ждал, когда кончу институт.

Ждал, когда выйдет первая книга.

Книга вышла, а покоя еще меньше.

Жду, когда напишу новую.

И все же, пока дышу, буду продолжать работу. И сейчас есть люди, чье мнение мне очень дорого. И кто знает, если я успею книгу закончить, может быть, появятся новые дорогие мне читатели?

Пишешь, бьешься, мучаешься, забывая о том, что тот, кто тебе дорог, в лучшем случае книгу, в сущности, всего лишь перелистает. Нет времени читать. Тем более переживать. Стремительно расширяется мир. Катастрофический поток бесконечной информации.

До чего трудно начинать новую книгу. Чувствуешь себя так, точно тебя долго мяли, мололи, лущили, а потом дали подзатыльник и сказали: валяй пиши.

Вообще говоря, любую повесть, роман или рассказ можно начинать с любой фразы и выбирать для начала любое место сюжета или любой момент в судьбе действующих лиц, важно только, чтобы такое начало нравилось автору.

О чем будет эта книга? О человеке, который разменялся на мелочи, упустил главное и слишком поздно это понял? Тема трагическая в этом случае, не так ли?

Несколько первых страниц, определяющих тональность вещи. Запись от руки, схематическая. Последовательная опись разделов, с тем чтобы можно было скомпоновать вещь.

Обработка отдельных разделов с пропусками тех кусков, на которые не хватает материала. Добиться мерцания вещи, что будет означать возникновение общего ощущения. Тогда можно считать, что вещь лежит.

Да, это мучительное и тягостное состояние. Уже тебе видны основные фигуры, характеры главных героев и даже их облик. Уже иногда они начинают тебе сниться по ночам. Но материал повествования, движение их в сюжете, самый сюжет, поступки и взаимоотношения, плоть и кровь вещи — все это неизвестно, приблизительно. Это очень муторный период работы. Известны драматические задачи, даже где-то записаны сцены основной схватки, ссоры, реплики, определяющие накал конфликта. А мотив, который привел героев к этому конфликту, еще не ясен. Всюду зияния, пустоты. И потом, как обо всем этом написать? Форма вещи, ее конструкция, ее ритм, ее фразеология, тональность. Сколько времени проходит, сколько затрачивается сил, пока зазвучит наконец первая фраза, которая часто потом отбрасывается за ненадобностью, но которая определяет тональность сочинения.

А сюжетные линии? Ты знаешь, что по ходу действия тебе нужно участие таких-то и таких-то сил. Но где, в какой момент они вступают в партию, с какой силой должны прозвучать их голоса, с какой подробностью ты можешь их изображать — ведь и это все неизвестно.

И все время тебе сопутствуют сомнения, неуверенность, да и чего таиться, попросту страх — а вдруг ни черта не выйдет!

Пусть так положено мне по профессии, но что я, приговорен к проклятой неуверенности в себе? Черт его знает, почему не могу освободиться от тягостного настроения, когда начинаешь думать и записывать очередной материал. Как бы ясен он ни был, как бы легок он ни был, какой бы ни был срок сдачи, какая бы ни была уверенность в том, что пишешь по настоящему своему уровню хорошо, — он тебя мучает до осточертения. Становишься мизантропом, хлюпиком, нытиком. И это систематически при каждом самом ерундовом материале.

В чем причина постоянных метаний, точно я все еще мальчишка? Кончаешь новую вещь и каждый раз, какой бы она ни была проходной, незначительной, словно останавливаешься перед стеной: а что будет дальше? Любой человек, пусть совсем молодой, на два, на три десятка лет моложе тебя, держится солидно, уверенно. А ты мечешься, сомневаешься в каждом написанном тобою слове!..