Рукотворное море - [142]

Тогда Васька сказал:

— Послушай, мама, ты, может, дашь мне сапоги, которые лежат в сундучке?

— Они тебе еще велики. Испортишь только, — сказала Куприянова.

— Я ноги обкручу газетами. В сапогах как-то удобнее. Не в школу ведь, в гараж. Там одни мужчины взрослые.

— Собьешь сапоги раньше времени. Таких сапог нам теперь не достать, — сказала Куприянова, но пошла к сундучку.

Васька обмотал ноги газетами и натянул сапоги.

На поселковой улице было по-выходному пустынно. На стене главной конторы висели два радиорупора. Пел какой-то мужчина о любви. Один из рупоров был прикреплен у раскрытой форточки, и казалось, что пар, который вился из, нее, выходит из рупора, как из живого рта. Проехала машина, Васька узнал ее: это был тот «пикап», который стоял вчера в гараже без покрышек. Васька подумал, что теперь все машины в поселке будут ему знакомы.

Из-за дома на улицу, по которой он шел, выехали ребята на лыжах. С ними был и Петька Лошкарев.

— Здорово! Куда собрался? — закричал Петька.

— По делу, — ответил Куприянов.

Другой мальчик, который тоже учился в их классе, наехал на Куприянова. Васька оттолкнул его и отошел в сторону.

— Смотри-ка, Лошкарев, новичок-то в сапоги вырядился, — сказал шестиклассник. — Эй ты, кот в сапогах! — крикнул он Ваське и снова хотел на него наехать.

— Отстань, а то стукну, — сказал Васька.

— Ну, ну, мы и не таких видали, — сказал шестиклассник, но на всякий случай уперся палками перед собой и задом отъехал от Васьки.

— Идем с нами, Куприянов, — сказал Лошкарев, — какие в воскресенье дела. Мы в «Швейцарию» идем, с гор кататься.

— Желаю успеха, — сказал Куприянов и пошел дальше.

Он долго еще слышал смех и голоса товарищей и, оборачиваясь, иногда видел их между домами. Они шли гуськом, не торопясь, прогулочным шагом. Солнце ярко блестело на снегу, и длинные косые тени мальчиков тянулись в Васькину сторону.

В гараже было гораздо тише, чем вчера. Вентилятор не гудел. Механическая мастерская не работала. Почти все машины стояли на своих местах, но черного «ЗИСа» не было на месте.

Оглядевшись, Васька Куприянов решил, что мать права: механика нет в гараже. В это время послышались голоса, и в проход между автомобилями вышел лысый суетливый толстяк в пиджаке, а за ним Василий Васильевич. Куприянов пошел навстречу. Лысый толстяк нахмурился и спросил:

— Зачем ты здесь, мальчик? Детям здесь не место. Марш, марш.

— Этот мальчик ко мне, — сказал механик.

Толстяк проворчал что-то и повернулся к Ваське спиной.

— Возьмите «газовку», — сказал он механику, — время подавать машину.

— Возьмем «газовку», — сказал механик.

Толстяк погладил себя по лысине, покрасневшей от холода, и ушел в конторку.

— Видал, какой у нас начальник строгий? — спросил Василий Васильевич. — Тигр, а не заведующий. Ты тигров когда-нибудь видал?

— Видал. К нам в Россошь зоологический сад привозили.

— Как, по-твоему, похож?

— Не совсем, конечно. Так, приблизительно. Характером, наверное.

Василий Васильевич положил руку Ваське на плечо и повел его, подталкивая, чуть впереди себя. Возле «газовки» он остановился и заметил, что Васька в сапогах.

— Ишь ты, франт, сапоги в рант, жилет пике, нос в табаке, — сказал он. — Ты где это такие сапоги отодрал?

— Мать дала. Отцовские, старые, — сказал Васька.

— А отец твой где?

— Не знаю, — сказал Васька, — нету.

— А алиментов не платит?

— Нет. Мать говорит, я сирота. Стесняется, наверное. Отец жив. Он ей письмо прислал из Смоленска. Она после этого сюда и поехала. Не хочет, чтобы он знал наш адрес. Не хочет иметь с ним никакого дела.

— Так, так, — сказал Василий Васильевич, — бывают и такие люди на свете.

— Ясно, — сказал Васька.

— Ну что ж, Василий Васильевич, поедем на шахту? Не замерзнешь?

— Ну, не замерзну.

— Тогда поехали.

Они сели в машину, Васька — рядом с механиком, и выехали из гаража. У Дома приезжих их ожидал пассажир в фетровой шляпе и шерстяном шарфе, обмотанном вокруг шеи. Забравшись в машину, пассажир забился в самый уголок на заднем сиденье.

Они проехали мимо пруда с катком, огороженным молодыми елями, и выехали из поселка. По бокам дороги виднелись разведочные шурфы — стояли треноги и слышен был шум станков в тепляках у подножия треног. Потом началась опушка, пни, полузанесенные снегом, лес. Василий Васильевич молча сидел за рулем, и кроме шума мотора и колес только и было слышно, как пассажир попыхивает кривой трубочкой.

Дорога была ухабистая, и машину сильно бросало. Ваське, конечно, доставалось больше, чем другим, так как он был самый легкий. Он старательно упирался ногами в пол, но это не помогало, и он падал то на Василия Васильевича, то отлетал к дверце, и, отлетев, каждый раз пробовал, крепко ли она закрыта.

В лесу было много поваленных деревьев, молодых и старых, согнутых, треснувших, искореженных временем. Они лежали, оттащенные в сторону, почти на всем протяжении пути. Местами в лесу становилось темно: по краям дороги густо росли деревья, и снег плотными пачками лежал на их ветвях, едва пропуская свет. Машина иногда въезжала на бревенчатый настил, и тогда бревна, неплотно пригнанные одно к другому, громко стучали под колесами.