Рукотворное море - [140]

На переменах Васька Куприянов бегал по коридору, играл в салки, дрался, дразнил девчонок — делал то же, что и другие школьники. Но между ним и его товарищами не было главного — общего интереса к школьной жизни, и ни с кем из ребят Васька подружиться как следует не сумел.

После школы у него оставалось много свободного времени, так как уроки приготовлял он быстро, и это свободное время нечем было занять.

III

Как-то накануне выходного ребята после уроков собрались на каток. День был солнечный и морозный. Ночью выпал свежий снег, и воздух был очень чист. Ясно слышались голоса возчиков, сопровождавших обоз с голубым льдом, крики женщин у водоразборной будки и лязг буферов на станции, расположенной в трех километрах от поселка.

Перед катком Ваське нужно было зайти домой за коньками и для того, чтобы оставить ключ от комнаты, который он, уходя из дому позже матери, захватил с собой. Сосед по парте, малорослый, упитанный Петька Лошкарев, вызвался его проводить. Лошкарев отставал по математике и, надеясь, что Васька Куприянов поможет ему на письменной работе, старался расположить его к себе.

Они расстались с ребятами у гастронома и пошли вдоль улицы к Васькиному дому.

— Послушай, Куприянов, я давно хотел тебя спросить, — сказал Петька Лошкарев, когда, расставшись с ребятами, они прошли немного одни. — Как там, у вас в Россоши, виноград растет?

— А как же, — сказал Васька, — дикий, ого!

— Ну, дикий и у нас растет. А такой, чтобы есть?

— Ах, тебе такого надо? А картошки не хочешь?

— Нет, я серьезно говорю! Никогда не видел, как виноград растет. А ты?

— Конечно, видел. Здоровенное дерево, вроде дуба, и на нем висит прямо гроздьями.

— Вот здорово! А я думал, виноград вроде кустарника.

— И такой бывает, но это ерундовый виноград. Хороший виноград обязательно на дереве. А ты, верно, нигде не был, кроме Раздаточной? Небось здесь и родился?

— Сказал! Как я мог здесь родиться, когда поселку шестой год? Я в Кунгуре родился, а потом переехал сюда.

— Молодец, — сказал Васька, — лучшего места выбрать не сумел.

— Что, я сам выбирал? Отец меня не спрашивал. Он выбрал, ну и поехали. Я тогда хоть маленький был, а вот ты-то чего сюда перебрался, если тебе место не нравится?

— Такие случились обстоятельства, — сказал Васька.

Они помолчали, потом Петька Лошкарев сказал:

— Место тут не такое плохое, как думаешь. Тут и колчедан, и золото, и лес, и вот, отец рассказывал, в газете писали, будто тут особенно ценные руды нашли. Места шикарные. Конечно, поселок плохой, но ведь он молодой еще очень. Мой отец, знаешь, Капитальную шахту начинал. Тогда здесь ни черта не было. Лес и лес. Я и то уж плохо помню. Первое лето мы жили в палатках. Дождь когда, так все мокрое насквозь. А у тебя что, отца нету?

— Нету, — сказал Васька.

— А где же он?

— Где! В гражданскую войну погиб. Под Перекопом.

Петька Лошкарев не успел сообразить, что у Васьки по его возрасту не могло быть отца, который погиб бы под Перекопом, и поверил ему. Но поверив, он не захотел уступать такое преимущество.

— Мой отец тоже воевал в гражданскую войну, — сказал он, — был даже партизаном здесь, на Урале. И сейчас у него на животе виден во какой шрам! Белый! Вот такой.

Он развел руками в оленьих варежках, показывая, какой здоровый шрам у его отца.

— Так ты сын героя? — насмешливо сказал Васька: ему было очень досадно, что у него нет такого отца.

— Про него недавно в газете писали, в свердловской, — продолжал Лошкарев, не понимая, что Куприянову неприятно слушать об его отце. — И портрет был. Он, знаешь, триста пятьдесят процентов дает.

— Папа — герой, а сын у него тройку заработал по математике, — сказал Васька.

Лошкарев обиделся:

— Ну и заработал. Я второй год в одном классе не сижу.

— А я сижу? Дурак. Сам же знаешь, в вашем поселке школа до седьмого не доросла.

— Заело, заело! — заорал Лошкарев и боком запрыгал вдоль тропинки.

— Дура! — сказал Васька. — Ты даже винограда не видел, как растет.

Они подошли к дому. Васька поднялся наверх. Общая дверь в прихожую была не заперта, но на всех дверях комнат висели замки. Васька отпер свою комнату, взял коньки, старые, ржавые снегурочки, привезенные из Россоши. Здесь, в Раздаточной, почти у всех ребят его класса коньки были настоящие, со специальными ботинками, а такие поганые снегурочки — только у него одного. Мать все время собиралась купить ему другие.

Спустившись вниз, Куприянов сказал, что придется идти к матери в гараж: ключ оставить некому.

— С тобой свяжись, — проворчал Лошкарев, но пошел с ним: на гараж поглядеть и ему было интересно.

IV

У ворот гаража Васька попросил Лошкарева обождать: он ни разу не был здесь и боялся, что их прогонят.

— Ладно, ладно. Я обожду, — сказал Лошкарев и немедленно пошел вслед за Куприяновым.

Они вошли в гараж и растерянно остановились у входа.

Каких машин тут только не было! Разных марок и разных цветов, большие и маленькие, новые и старые, готовые немедленно отправиться в очередной рейс и находящиеся на ремонте. Тут были и старые «форды», марки «Т», похожие издали на опрокинутые набок флакончики с тушью, и чистенькие «эмочки», и неуклюжие ярославские грузовики, и старые, обшарпанные газики, изъездившие на своем веку множество ухабистых дорог, и даже черный, сверкающий, как зеркало, удлиненный и стремительный «ЗИС-101». Здесь были машины со снятыми колесами, стоявшие на низких деревянных козлах, как на костылях, и машины, приподнятые на домкратах, и машины, с которых были сняты кузова или моторы.