Рукотворное море - [115]

Немного погодя они засели с Севриковым в командирском кубрике выпить на сон грядущий, и на закуску у них была рыба горячего копчения, замечательная рыба, не то судак, не то синец, взятая, видно, прямо с рыбзавода — такая она была сочная, не лежалая. Севриков пил в меру, заботясь о том, чтобы не подать дурной пример команде, — кроме капитана, был у него здесь молодой механик и два матроса, Славик и Толик, совсем мальчишки. А может, стеснялся, кто его знает… Что касается Макарычева, то он пил вольно, большими глотками, забыв думать о сердце.

Иногда они поднимались на палубу проветриться, полюбоваться видом ночного моря, звездным небом, зелеными проблесками щелевых створов, будто стоящими на краю света. И брызги, не соленые, пресные, но морские брызги оседали на их лицах.

Это был на редкость приятный вечер. Они пили, ели, рассуждали о жизни. Макарычев чувствовал себя счастливым, его радовало, что они с Севриковым одинаково мыслят, находят общий язык, — значит, не утрачены в столице корневые связи с родиной. Его умиляло и то, что Севриков влюблен в свое рукотворное море, что и он, как сам Макарычев, гордится достигнутыми победами. Конечно, его рассуждения о жизни подчас немного наивны в обстановке ряда нерешенных экономических проблем и обостренных международных отношений, но Макарычеву в тот вечер нравилась и эта немного провинциальная приподнятость Севрикова.

Утром они проснулись рано. До ближайшей пристани, где Севрикову нужно было повидать смотрителя бакенов и где можно было купить еды и хлеба, так как вчера они уничтожили запасы подчистую, было теперь рукой подать. Макарычев высказал мысль, что магазин, конечно, еще закрыт, да и смотрителя стоит ли поднимать с постели. Лучше подойти к берегу, пособирать к завтраку грибов, а он, естественно, испробует свой пражский спиннинг.

Катер свернул с судового хода, и молодой капитан направил его к берегу, поросшему сплошной стеной черного леса.

По пружинящим сходням они сошли на песчаную отмель, мысом выдающуюся в водохранилище. Берег возвышался над отмелью, ощетинясь мохнатыми корнями.

Лето в тот год было грибное, но они не нашли в лесу ни одного гриба.

Малым ходом катер благополучно выбрался из полосы с затопленными пнями и теперь, прибавив скорость, шел к пристани. Севриков закончил разговор с механиком и встал у борта, рядом с Макарычевым.

Издали увидев, что магазин в прибрежном поселке уже открыт, Севриков обрадовался.

Через пять минут Севриков и Макарычев вышли из магазина с белым хлебом, сардинами, банкой тушеной свинины, сыром и бутылкой «Российской».

Возвращаясь к катеру, Макарычев обратил внимание на благообразного старичка, поджидающего, как видно, пассажирский пароход. Он сидел на прибрежной траве недалеко от причала, спустив с откоса ноги в начищенных сапогах. Светло-голубая рубашка его была строго застегнута до самого горла, а на плечи накинут полосатый пиджак. Рядом на аккуратно расстеленном платке стояла початая бутылка молока и были разложены соль в чистой тряпице, вареные картофелины, яйца и полбуханки пшеничного хлеба. Тыча в соль облупленное, до голубизны сваренное вкрутую яйцо, подбирая упавшие крошки желтка, он неторопливо закусывал, попивал молоко и подслеповатыми глазами поглядывал в сторону водохранилища.

Пока Севриков ходил в село, к смотрителю бакенов, Макарычев прогулялся вдоль берега водохранилища. Вероятно, раньше здесь протекала река, и высокий берег, издавна сложившийся, густо, от века, зарос кустарником. Изменчивый уровень воды ему не грозил размывом, и лес на высоком берегу стоял живой и прекрасный. И водохранилище выглядело превосходно, как всякое естественное водное пространство, окруженное густыми зарослями.

Утренний туман все еще поднимался над спокойной белесой водой, курились легкие сизые дымки. В маленький залив невдалеке от того места, где остановился Макарычев, вошла рыбачья лодка, и трое парней со спиннингами, шлепая по мелководью в высоких резиновых сапогах, принялись выгружать на берег полумертвых судаков и лещей. В воздухе кружились и противно кричали чайки. Возле небольшого острова видны были чирки, — там, наверное, находились их гнездовья. Дикие утки пролетали над водохранилищем. И такая вокруг была благодать и спокойствие.

Солнце поднималось все выше, обещая жаркий день. Макарычев оглянулся в сторону катера и увидел, что Севриков возвращается к причалу. «Нет, как ни клади, не так все плохо на белом свете», — подумал Макарычев и повернул назад.

Севриков поджидал его у сходен.

Носились и нещадно кричали птицы над водохранилищем. Утренний туман рассеялся, и бескрайняя поверхность воды нестерпимо, словно никелированная, сверкала на солнце.

ПАЛАТА ЛОРДОВ

Я прилетел сюда в начале апреля в ясный весенний день, когда ничто не предвещало неприятностей с погодой. Было по-среднеазиатски тепло, вернее, жарко, если принять во внимание время года, сверкала на солнце свежая шелковистая листва, не успевшая ни обгореть, ни запылиться. Между взлетными полосами аэродрома и дальше, к зеленовато-желтым холмам плоскогорья, тянулись насколько хватал глаз поля степных маков, точно по земле расстелили для просушки кумачовые стяги. Правее за шоссе, ведущим к городу, поднимались сады, и деревья были все в цвету, пушистые, словно недавно вылупившиеся цыплята, сказочно белые, розовые, сиреневые, чуть ли не голубые. От их нежной пестроты создавалось впечатление легкого тумана, окутавшего всю долину.