Рудознатцы - [2]

— Ваше благородие!

Из-за сугроба шагнул навстречу незнакомый солдат. В руке он держал припорошённый снегом свёрток — что-то тряпицей обмотано.

— Кто таков? — спросил Татищев.

— Новгородского полка рядовой Прокофий Сталов. Дозвольте прошение подать!

— И о чём просишь?

— О правде, ваше благородие.

— Ябедить вздумал? — рассердился Татищев. — На командиров? Ступай прочь!

Он направился к крыльцу, но солдат смело схватил его за рукав:

— Гляньте-ка!

Развернул тряпицу, и в свете фонаря тёмный камень на ладони остро сверкнул красноватым срезом.

Татищев ахнул:

— Неужто медь?

Вскоре они сидели вдвоём в одной из комнат Артиллерийской канцелярии.

Прокофий рассказывал, как нашёл эту руду, какие за неё муки принял — в подвале его держали, плетьми и дубьём били, голодом морили, а после сдали в солдаты, чтобы неповадно было в строгановских вотчинах руду искать. Позднее послал Прокофий письмо верному своему товарищу Никону Шадрукову, тоже рудознатцу. Нарисовал карту, место обозначил. И тот, когда приходил в столицу с обозом, привёз образцы.

Татищев грохнул по столу кулаком.

— Мы колокола на пушки переливали! Нынче медь за морем покупаем, чтоб монету чеканить. А Строгановы лишь о своей мошне и думают!

В печке трещали дрова, медные отсветы пламени дрожали на лицах.

Два человека, слушая вой метели, сидели за столом.

Один из них родился и вырос на Урале, другой никогда не бывал на берегах Камы и Чусовой.

Но оба они понимали: без уральского металла не быть России могучей державой.

НА УРАЛ

Невысок, худощав, на ногу скор, в решениях твёрд, нравом горяч, смел и неподкупен был Василий Никитич Татищев.

Семнадцатилетним юношей поступил он простым солдатом в драгунский полк. Воевал со шведами, за храбрость произведён был в офицеры.

В Полтавской битве, когда сам Пётр бросился в атаку, увлекая за собой дрогнувших было солдат, юный драгунский поручик Василий Татищев скакал обок с царём и ранен был у него на глазах. Пуля из шведской фузеи ударила в плечо. Покачнулся Татищев, но саблю не выронил и в седле усидел. Может, и не усидел бы, упал с коня на землю, но в эту минуту подъехал к нему Пётр. Обнял крепко и прокричал, голосом перекрывая гром боя:

— Поздравляю, поручик! Ты доблестный воин!

Позднее царь отправил Татищева за границу, в Германию, — изучать горное и литейное дело.

Вдали от родины молодой офицер провёл два с лишним года. Учился иностранным языкам, осматривал фабрики, плотины, арсеналы, спускался в рудники. Жил скромно, а все деньги тратил на книги. В Россию он привёз огромную библиотеку, сотни томов.

И как же пригодились эти книги, когда Пётр, присвоив Татищеву чин артиллерии капитана, послал его на Урал — строить новые заводы, поправлять старые.

России нужны были медь, чугун, железо.

Вместе с Татищевым ехали иноземные и русские мастера, ученики Артиллерийской школы и несколько солдат. Среди них — Прокофий Сталов.

До Казани плыли на струге, оттуда двинулись почтовой дорогой.

И вот уже показались на горизонте низкие лесистые предгорья. Татищев смотрел на их синеватую цепь и улыбался. Перед ним лежал Рифей — так древние греки называли далёкий и загадочный Уральский хребет.

Дорога шла на восток.

Однажды с шумом порхнули над возком два громадных чёрных глухаря. Разлапистые ели подступали к самой обочине. Под вечер лошади испугались и понесли, заслышав, как ломится сквозь чащу медведь.

На привале Прокофий наловил в маленькой чистой речке вёртких хариусов, обернул каждую рыбку листом лопуха и испёк на угольях. В Германии Татищев пробовал нежную форель: у хариуса был тот же вкус.

И снова в путь.

В июле 1720 года посланцы Петра прибыли в старинный город Кунгур, расположенный на слиянии рек Ирени и Сылвы.

В КУНГУРЕ

Бледный стоял перед Татищевым кунгурский комендант Афанасий Усталков.

А под окнами собралась толпа горожан. Опустел торг, закрылись лавки. Не стучат молоты в кузницах. Сухо прогремела барабанная дробь, всё стихло, и с высокого крыльца офицер прочитал указ.

Объявлено было: всем купцам, и посадским людям, и крестьянам, знающим, где лежат медные и железные руды, копать их и привозить для осмотра в Кунгур. А кто не укажет рудных мест, станет утаивать, те ослушники биты будут кнутом нещадно.

— Слышишь, комендант? — грозно сощурился Татищев.

Усталков молчал.

— У Строгановых кто взятки брал? — спрашивал Татищев. — Кто на заставах караулы учредил, чтоб рудоискателей ловить? Кто у них горные снасти отнимал?

Усталков всё ниже клонил голову.

— Отвечай, комендант, отчего на Мазуевском заводе медь не плавят?

— Там плотина развалилась, шахты затопило, — сказал Усталков.

— Что же не починил?

— Работников нет. Все разбежались.

— А почему разбежались? Ты крестьянам на заводах деньги платил? Нет. Себе в карман клал. Ты им заводскую работу за подати казне считал? Тоже нет. Какой же ты после этого России слуга? Изменник ты, вот кто. Отдай шпагу!

Рухнул Усталков на колени. Завопил:

— Смилуйся, Василий Никитич!

— Встань, — поморщился Татищев. — Не срами российский мундир.

Шагнул к коменданту и вырвал у него из ножен шпагу.

ГДЕ ХОЗЯИНОМ КУПЕЦ ДЕМИДОВ

Ирень впадает в Сылву, Сылва — в Чусовую, Чусовая — в Каму. Ирень, Сылва, Чусовая, Кама — таким был путь Татищева.