— Поднимись, поднимись, Андрюшенька, поздравкайся с любимыми своими местами и Верочке покажи родительскую сторонку, — говорила Настасья Фетисовна. — Меня Гордюша тоже как привез, так сразу же и потащил на эту гору окрестности глядеть.
Гости вышли за ворота.
Дед и бабка смотрели в окно вслед молодоженам. Гордей Миронович сказал старухе с гордостью:
— Внук не сын: жену не по глазам, а по душе и уму выбрал. Молодец!
За воротами генерал, генеральша и Алексей Николаевич по сельскому обычаю сели на лавочку.
Подъем в гору начинался от самого дома. Андрей и Вера, взявшись за руки, легко и быстро, как по равнине, пошли по крутой, узенькой тропке, набитой еще со времен первозасельников.
«Москвичи» долго смотрели, как все уменьшались и уменьшались фигуры поднимавшихся в гору.
Никодим Гордеич глубоко вздохнул и сказал:
— Мы уж теперь с тобой, Ольга, не поднимемся. Нет, не поднимемся. А помнишь, Алексей, как в двадцатом году я, ты и медвежонок Бобошка так же вот, играючи, лезли по этой тропке, а взобравшись, смотрели вниз, и ты еще тогда читал мне свой первый стих?
Друзья вспомнили все, всех вспомнили. И любимого своего командира Ефрема Гавриловича Варагушина, и комиссара Андрея Ивановича Жарикова.
Притихшая Ольга Иннокентьевна слушала, думала и тоже вспоминала прокатившуюся свою молодость.
— Нам уже теперь ничего не остается больше, как вспоминать, — с грустью сказала она вслух и посмотрела на гору, пытаясь отыскать там Андрея и Веру, но уже не разглядела их: слезы ли, застилавшие глаза, мешали, или так далеко, под облака, взобрались Андрей и Вера.
…От крутого подъема колотилось сердце, стучало в висках; голова кружилась, и все кружилось перед глазами, как гигантская карусель. Над каруселью — небесная крыша из синего шелка. Под крышей — карниз хваченных осенней позолотой лесов.
— Сядем вон у тех трех берез, — мечтательно произнес Андрей. — С детства мои любимые… Закрой глаза, успокой сердце, а потом посмотри вниз. — И сам закрыл глаза.
Так они сидели с минуту.
— Можно? — спросила Вера.
— Открывай!
Большое село Маральи Рожки. Красивое. Умели старики выбрать место под сельбище. В привольной долине меж крутых гор раскинулось оно. С северной стороны, словно отлитые из серебра, упирались в небо две острые снежные вершины, как рога мараленка-сайка. У их подножья — круглое, словно татарская чаша, озеро Хан-Алтай, а с отвесного утеса дерзко бросается в горное озеро речка Сорвёнок, разбиваясь о камни радужной пылью. В тихий солнечный день гул водопада кажется музыкой, будто гудит натянутая от земли до неба струна.
В пышной раме озеро Хан-Алтай. Нет счета его оттенкам: у берегов — бурое от водорослей, на глубинах — зеленое, как малахит, у песчаных кос — бело-кремовое, как чайки на гнездовье.
Андрей и Вера смотрели на село, на водопад, на озеро, на горы и улыбались. Андрею не надо было спрашивать Веру, понравились ли ей его родные места, — восторженный взгляд ее говорил больше, чем она могла бы сказать словами. Но Вера не выдержала:
— Таких чудес я еще нигде не видела! И не догадывалась, что есть такие места на свете.
Как всегда, на горах, в лесу осенью мир был полон цветистых звуков, невнятных шепотов, вздохов, точно каждое дерево открывало друг другу заветную свою тайну…
1954–1955 гг.
Алтай — Москва
