Рубеж - [18]

Шрифт
Интервал

Сержант Ячменев, будто уловив мысли командира, торопливо доложил:

— Арбуз этот специально для вас от Николы Ероша, товарищ майор. Прямо с бахчи, говорит, сам председатель колхоза выдал.

Жогин взял арбуз в руки, покачал его, как бы взвешивая, и, опустив на пол, опять посмотрел на Ячменева, потом на Машкина.

— Значит, Никола привез? Ну и съели бы сами, товарищей угостили.

— А у них есть четыре штуки, товарищ майор, — сказал Машкин, по привычке приняв стойку «смирно».

Жогин растроганно покачал головой:

— Ну, Ерош! Ну, Никола! Полюбились ему ракетчики, как видно?

— Так он уж давно к нашей профессии склонность имеет, — сообщил Ячменев.

Ефрейтор Машкин прибавил:

— Ему характеристика с места работы помешала.

— Плохая, что ли? — спросил Жогин.

— Наоборот. Начальство так его в ней расхвалило, прямо незаменимым водителем представило.

— Заслужил, значит, вот и представило. А как же она помешала ему, интересно?

— Очень просто, товарищ майор. Комдив приметил эту характеристику — и враз Николу за руль... на свою машину, конечно. Вот и поломались у Николы все его планы.

Жогин рассмеялся:

— Ох и сочинители вы, друзья боевые! Надо же! Положительная характеристика вдруг человеку карьеру испортила. Непостижимо, честное слово.

Ячменев и Машкин переглянулись, начали объяснять:

— Но ведь он, Никола, мог бы уже оператором быть.

— Даже наводчиком первоклассным.

— А командиром пусковой установки не мог? — шутливо спросил Жогин. Но тут же с сочувствием сказал: — Ничего, ребята, не горюйте, у Николы все еще впереди. Будут стремление и упорство — Ломоносовым станет. А сейчас... сейчас у него тоже дело ответственное.

Ячменев и Машкин улыбнулись, как бы ответив: «Это конечно, товарищ майор».

— А теперь, — сказал Жогин, — тащите арбуз на стол в большую комнату!

Ячменев и Машкин ушли перед самым отбоем, Машкин уже в дверях сказал:

— Посидеть бы до утра, товарищ майор. Может, до чего-нибудь и докопались бы. Давайте рискнем?

— До утра, говорите? — задумчиво переспросил хозяин. — Сломать внутренний распорядок, значит, предлагаете? И это в присутствии секретаря комсомольской организации! Храбрый вы человек, Машкин.

Ефрейтор сконфуженно поежился.

— Извините, товарищ майор. Увлекся.

Жогин с деланной серьезностью спросил Ячменева:

— Как вы смотрите, сержант, извиним?

— А что делать? Не исключать же его из нашего научного общества? — шутливо ответил Ячменев.

— Верно, исключать нельзя. А творческий запал давайте, товарищи, сохраним до завтра...

Оставшись один, Григорий вынул из кармана письмо, которое получил еще днем, но неотложные служебные дела помешали его прочесть.

«Ожидали мы тебя, сын, вместе с семейством сперва в июле, потом в начале августа. А теперь и не знаем, надо ли ожидать. Уж очень ты деловым стал, находясь под покровительственным крылом своего знаменитого опекуна Мельникова. Ведь этак можно и вовсе позабыть родителей. Хотя бы о матери подумал. Она ведь опять целую плантацию цветов завела для Машеньки. Поливает целыми днями и все надеется, что вот-вот увидит среди них свою любимую внучку...»

Григорий отвел руку с письмом в сторону, запрокинул голову на спинку кресла. В памяти всплыли река с крутыми берегами, небольшой, в три комнаты, домик в окружении многолетних берез и кленов. Над крышей домика густо переплетенные ветви, сквозь которые даже ливневые дожди пробиваются не сразу.

Представил и большой цветник, разбитый матерью, и Машеньку, с головой утонувшую в алых тюльпанах и нарциссах. И ему стало жаль мать, жаль, что труды ее и надежды оказались напрасными.

«...Давно собираюсь, сынок, потолковать с тобой обстоятельно, по-родительски. Здесь, вдалеке от армейской жизни, я много думал, по-разному подходил к поворотам собственной судьбы. Да и ты уже не юнец, вполне сможешь наконец понять, что не всякая ладонь, которая гладит, ласковая. Случается и по-другому. А чтобы потолковать об этом с глазу на глаз, не увиливай в отпуск ни в какие Гагры, а изволь прибыть к отцу-ветерану, как только будет возможность».

Мысли Григория снова перенеслись в родительский дом, в небольшую отцовскую комнату, похожую скорее на служебный кабинет, нежели на жилье. Справа чуть ли не во всю стену висит карта времен Великой Отечественной войны с маршрутами действий знаменитого конного корпуса генерала Белова. На столе двумя стопками возвышаются книги крупных военных начальников. Здесь же — маленькая книжица без обложки, с пожелтевшими листиками. Это старый воинский устав, дорогой хозяину потому, что пронес он его через многие годы своей нелегкой армейской службы.

Вспомнил Григорий и пристрастие отца к воинской форме. Не расставался он с ней ни дома, ни на прогулке. Даже вечерами за своим столом сидел в кителе с погонами и орденскими планками. В такие минуты у него появлялось особое желание порассуждать о современных армейских порядках, расспросить о бывшем своем гарнизоне. Но разговоры эти обычно не получались. Давнишняя неприязнь к своему преемнику Мельникову всегда давала себя знать.

Глава третья

1

После встречи с майором Жогиным в штабе дивизии полковник Жигарев решил, что никакими разговорами этого человека ему не пронять. Не надеялся он и на влияние комдива на упрямого Жогина. На штабном совещании, правда, комдив как будто поддержал его, Жигарева, согласился с тем, что рационализаторскую деятельность Жогина необходимо взять под контроль. Но ведь это пока слова, которые ничего, по сути, не меняли.


Еще от автора Анатолий Гаврилович Рыбин
Люди в погонах

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Трудная позиция

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.