Розы от Сталина - [23]

2

Весь полет из Лакхнау до Дели с промежуточной посадкой в Канпуре Светлана держала на коленях чемоданчик, где лежала ее рукопись «Двадцать писем к другу», как держала по дороге сюда урну с прахом мужа, и улыбалась, вспоминая, сколько раз в Калаканкаре неожиданно появлялся Суров и сколько раз приходилось ей торговаться и с ним, и с советским посольством за каждую неделю в Индии. И она все-таки выторговала для себя время. Она возвращалась окрепшей, но возвращению не радовалась. Остаться здесь было невозможно, это подтвердила и сама Индира Ганди, сердечно пожелавшая ей счастья, но так для нее ничего и не сделавшая.

В Москву, где она не сможет жить как свободный человек, Светлана возвращалась лишь ради детей.

3

В аэропорту ее встретил Динеш, хотя Светлана не ожидала его там увидеть. Странно, но переполнявшая мужчину радость передалась и ей. В знак приветствия, по индийскому обычаю, он повесил ей на шею благоухающее ожерелье из свежих цветов жасмина и апельсина. Динеш говорил без умолку, был в чудесном настроении и смеялся над любой глупостью. Ей даже показалось, что смеялся он чересчур много. Потом Светлана поняла, что его смех скрывает нервозность и страх. Молодой политик не мог дождаться момента, когда Светлана наконец покинет Индию, опасаясь, что она сделает что-нибудь такое, что не понравится русским, и тогда советское посольство перечеркнет его планы и он лишится желанного поста министра иностранных дел Индии.

— Теперь-то вы обязательно поселитесь у нас, правда, Швета? — с нажимом произнес Динеш, в ожидании ее утвердительного ответа глядя на нее во все глаза.

Светлана, отметив его тон, подумала, что у себя в доме он надеется держать ее под контролем, другого объяснения его предложению нет.

— Извините, Динеш, но я остановлюсь в резиденции советского посла, — сказала она печально. — Меня там ждут.

Светлана подняла на него глаза и заметила, что ему полегчало. Потому, наверное, что теперь он за нее не отвечает.

Она села рядом с Динешем на заднее сидение белого «мерседеса», и вскоре машина уже пробиралась сквозь центр Дели.

— Швета, да будьте же благоразумной, — бубнил Динеш, пока его водитель аккуратно объезжал старого носильщика с огромным мешком на голове и толстую селянку в белом сари, которая вела козу. — Я вот-вот устрою вам с детьми визы, вы приедете сюда всей семьей и будете моими гостями, — уговаривал он, иногда отпуская какую-нибудь простенькую шутку, чтобы ее рассмешить.

Азиаты, сказала себе Светлана, любят ребячиться, и от этого они еще симпатичнее. В болтовню о визах она не поверила. (Разве советские органы выпустят нас всех вместе, если не выпустили меня вдвоем с Браджешем? Это совершенно немыслимо.) Динешу она сказала с вежливой улыбкой:

— Вы так добры, я вам от души благодарна.

Она попросила отвезти ее пока в дом Кауля: так она условилась с бывшим послом.

Динеш кивнул и дал указание водителю.

4

Кауль предложил ей сесть в кресло и выпить стакан свежего лимонада с веточкой мяты. Сам он закурил трубку и принялся расспрашивать о Калаканкаре, но Светланин подробный рассказ слушал вполуха, явно нервничая, а потом сказал:

— На следующий год непременно приезжайте сюда вместе с детьми, мы оформим вам визу!

Светлане показалось, что она слышит эхо слов Динеша. Ее это несколько рассердило, но она попыталась справиться со своим голосом:

— Разве советские органы дадут мне визу? Вы же долго жили в Москве и отлично знаете, что всю семью за границу ни за что и никогда не выпустят. Меня не выпустили даже с моим мужем!

— Мы сделаем все, что в наших силах! Вот увидите, у нас все получится! Мы вам поможем!

— Вы-то мне, может, и поможете, но вот они — точно нет! Кауль дымил трубкой, продолжая тянуть свою арию, и Светлана решила, что спорить с ним больше не будет. Вдруг он спросил:

— А где ваша рукопись, она у вас с собой?

Светлана постаралась скрыть испуг, вызванный этим неожиданным вопросом. Что ответить? Каулю она больше не доверяла: все индийские политики и дипломаты были связаны с советским посольством, и он, конечно, не исключение. А потом Светлана услышала собственный голос:

— Что вы, рукопись уже не у меня, я отправила ее в Париж. Теперь черед пугаться пришел Каулю; он даже с любимой трубкой на время расстался, положив ее в большую стеклянную пепельницу и подтвердив тем самым Светланины подозрения. Она незаметно улыбнулась: итак, Кауль настолько потрясен, что его вечная трубка погасла! Она понимала, что ее ответ подсказан чувством самосохранения. Скажи она, что рукопись здесь, в чемоданчике под ногами, Кауль, пожалуй, сообщил бы об этом в советское посольство, и мемуары у нее попросту бы конфисковали…

Зазвонил телефон.

— Да-да, — кивнул Кауль с облегчением, — она здесь, да, конечно.

Вскоре дверь открылась и вошел Суров.

Кауль протянул Светлане руку:

— Итак, до встречи вечером. Прити заедет за вами, и мы все вместе поужинаем.

На прощанье он отечески потрепал ее по плечу.

5

Светлана села в черный автомобиль рядом с Суровым, и ее сразу захлестнуло чувство непреодолимой усталости и скуки. Она не хотела разговаривать и отвечала односложно: все внутри советской «волги» казалось неприятно знакомым и вульгарным. Они подъехали к советской резиденции — и опять стандартная мебель, не похожая ни на один стиль в мире, от которой она отвыкла в Калаканкаре, толстая неуклюжая вахтерша в обтягивающем платье. Повсюду на стенах — плакаты с женщиной-работницей, посвященные Международному женскому дню. Советские дипломаты жили своей собственной жизнью, где бы они ни находились, но душа Светланы противилась возвращению в эту жизнь: собрания, где ничего не решалось, вечера отдыха с культурной программой, где все только напивались… Светлана шла через двор к зданию, где должна была поселиться, и видела сидевших на лавочках в тренировочных штанах женщин, у некоторых на голове были бигуди — знак подготовки к вечернему торжеству.