Рождённый в Третьем рейхе - [30]

– Петя, ты должен ехать один, – твёрдо сказала она, – дай Бог, выпадет случай, я съезжу в другой раз. А сейчас тебе надо самому побыть в своей новой семье, разобраться в воспоминаниях и наладить отношения с родными.

Когда переводчик ушёл, оказалось, что общаться они не могут, они только угощали друг друга разными деликатесами. Утром был поезд на Берлин. Пётр Пантелеевич не представлял, как он поедет в купе с родственниками, которые совершенно не знают русского, а он – немецкого. Правда, Рольф сразу через переводчика предупредил, что им надо только добраться до Гамбурга, а там один из членов семьи прекрасно владеет русским языком.

Семешко не мог поверить в реальность происходящего. Казалось, это не с ним происходит. Простившись на перроне с женой, он вошёл в купе с Рольфом и Маей. Поезд тронулся, Москва убегала назад, а они, семья Линде, ехали на запад. Его ожидала волнительная встреча, воспоминания, рассказы, фотографии… Как-то это всё быстро случилось, он ещё не успел привыкнуть к мысли, что он уже нашёл свою семью. Ещё немного – и он узнает о себе всё, а также о своих родителях, о детстве и о том, почему он оказался в Джанкое. Как заманчиво – вернуться в своё потерянное прошлое! Обрести себя и своих близких…

С сожалением понимая, что в дороге ему не придётся поговорить с Рольфом и Маей, он переоделся в домашнюю одежду, расположился на своей полке и до самого Берлина сидел у окна. Только когда они собирались трапезничать, садились за общий столик в купе, доставали продукты, тогда Пётр Пантелеевич несмело начинал ощущать, что всё-таки они – одна семья.

В Берлине они сделали пересадку и направились в Гамбург. По мере приближения к месту назначения у Петра Пантелеевича кадык всё чаще ходил ходуном. Как же так? Неужели это сейчас произойдёт? Неужели он встретит людей, у которых одна с ним кровь и плоть и которые искали его шестьдесят лет?… Боже мой, неужели?…

Подходя к перрону, состав замедлял ход. Наконец, он остановился. Проводник открыл дверь. Пётр Пантелеевич увидел возле своего вагона группу людей. Как только они с Рольфом и Маей ступили на немецкую землю, эти люди сразу окружили их и начались объятия, возгласы… Он понял, что это и есть его родственники. Они что-то ему говорили, но он не понимал.

– Поехали домой, Август, – сказал один из них на чистейшем русском языке. – Мы так давно тебя искали, нам об очень многом надо рассказать друг другу…

* * *

Старые фотоснимки веером лежали перед ним. Он уже узнавал на них себя, а рядом с собой видел других, неизвестных ему людей.

– Вот твои родители, – показала ему Марта.

– Как их звали? – спросил Август.

– Пауль – твой отец и мой старший брат, – сказал Курт. – А это Лаура, твоя мать.

Так вот кто носил это имя! Август много лет мучался, пытаясь понять, кто такая Лаура. Это имя, пожалуй, единственное, что он помнил из своей далёкой детской жизни. Но ответа он не находил. Он не знал, кем была Лаура в его жизни и была ли она вообще или же это навеяно его неуёмной фантазией. И вот теперь он держит в дрожащих руках фотографии и жадно вглядывается в лица своих оставшихся молодыми родителей. К горлу подступало что-то, мешающее дышать. Почему всё случилось именно так, а не иначе? Почему его родители умерли молодыми, а он всю жизнь прожил вдали от родины и от родных, даже не подозревая, что изначально ему была уготована совсем другая судьба? Он должен был жить в другом городе, в другой стране, в другой семье, должен был говорить на другом языке, работать в другом месте, вести совсем иной образ жизни…

Август Линде рассматривал фотоснимки своих родственников, попутно же ему объясняли, кто есть кто.

– Где это снято? – спросил Август, глядя на себя, трёхлетнего, на фоне красивого старинного готического костёла. – Это было здесь, в Гамбурге?

– Нет, – ответила Марта. – Тогда наша семья жила в Кёнигсберге.

Кёнигсберг! Словно молнией пронзило мозг Августа. Это же нынешний Калининград! Ведь он мог побывать там, на родине, особенно учитывая его железнодорожную судьбу. Железная дорога уводила его во все концы Советского союза; где он только не побывал, а вот в Калининграде не довелось ему быть.

Он отодвинул в сторону старые фотографии. Ему нужно было время, чтобы осознать всё, что он узнал, разложить по полочкам все те сведения, которые он только что получил.

– А знаешь, кто это? – Марта вытащила из кипы фотокарточек одну и показала её Августу. Он долго внимательно на неё смотрел, потом покачал головой. Эта женщина, очень яркая, потрясающая, похоже, актриса, была ему незнакома.

– Нет, я не знаю её, – ответил он.

– Это знаменитая оперная певица Эльза Грюневальд, – сказала Марта. – Её знала вся Германия. К тому же, она твоя родная бабушка. Она мать Лауры, твоей матери.

Когда Курт закончил переводить, Август внимательнее вгляделся в её лицо. Нет, он её не помнил.

– Она оставалась с тобой, когда твои родители уехали на Восточный фронт. Потом Лаура приехала в отпуск и увезла тебя с собой. Когда пришла весть о вашей гибели, фрау Эльза одна верила в то, что ты жив. К ней пришёл солдат, который подтвердил, что тебя не было среди погибших. Она искала тебя, не переставая, до последнего своего дня. И умирая, просила найти тебя и привести на её могилу. Неужели ты её не помнишь? – спросила Марта.